Дети Градского не приняли его молодую жену? На похоронах они сидели раздельно
В одной очереди к «Градский-Холл» стояли близкие, друзья и поклонники Александра Борисовича. И все прощались с ним по-разному: кто-то вспоминлт со светлой улыбкой, как композитор работал с ними и всегда нарушал правила (он всегда был бунтарем-романтиком), кто-то не мог сдержаться и плакал, тихо вытирая слезы. Тихо, чтобы не перебить голос Градского, который наполнил его театр в последний раз.
Знаменитый артист и композитор ушел на 73-м году жизни после перенесенного инфаркта мозга. «Поистине нежданно», — скорбят его друзья и родные. Даже при том, что Александр Борисович неважно чувствовал себя последние несколько месяцев, никому из его коллег не могло прийти в голову, что это конец. Было тревожно — да, но Градский казался всем «самым живым», как заметил Константин Эрнст, передает woman.ru.
Пианист Сергей Жилин вспоминает: да, они видели, что мэтру стало хуже, но незадолго до его ухода им казалось, что ему полегчало. «Мы не предполагали, что так может случится. Было ощущение, что ему становится лучше. В нашей жизни не предполагается, что человек не сможет работать. И он работал до конца», — говорит музыкант.
Похороны Александра Градского
Константин Эрнст добавил: «"Лодку большую прадед наш решил построить для внуков". Эту лодку он строил всю жизнь, и мы будем плыть теперь по ней дальше». У Григория Лепса и Александра Розенбаума не нашлось слов: они долго стояли у гроба товарища и попрощались с ним тихо, без громких слов.
Григорий уехал сразу же после того, как возложил цветы, а Розенбаум остался надолго: сел в кресло с краю зала и безотрывно смотрел на сцену, где сменялись фотографии юного Градского. «Как молоды мы были», — продолжал доноситься голос из динамиков.
Вслушиваясь в стихи мэтра, плакала Пелагея, украдкой смахивая слезы, понуро стоял Леонид Агутин, растерянно смотрел на зал Сергей Мазаев. Лев Лещенко признался: он не был близок с Градским, но душой понимает, что мир потерял что-то очень важное.
Не нашлось слов и у Марины Коташенко, четвертой жены Александра Борисовича. Всю церемонию прощания она провела в кресле на первом ряду зала, не в силах подняться. Журналисты тактично старались не снимать ее, но невооруженным взглядом было видно, как тяжело ей приходится. Рядом сидела подруга, придерживающая Марину за плечи и успокаивающая ее.
На сцену в это время вышли Мария и Даниил Градские, дети композитора и его третьей супруги Ольги Фартышевой. Говорят, что они нечасто общались с Марной и в жизни пересекались крайне редко. И здесь, на прощании с отцом и мужем, они не поддержали друг друга. По крайней мере, на публике. «Мы увидели, что мы не одни, увидели, какое большое сердце у нашей страны, — с комом в горле говорит Мария. — Буду держаться, как возможно. В последний раз я была на сцене в детстве. У нас с Даниилом была такая причуда выбегать на сцену и сидеть на сцене с папой. И вот я снова на сцене, но…».
«Мы не знаем, что будет с театром, но приглашаем всех приходить на концерты учеников Градского. Они продолжают дело отца, они тоже его дети», — продолжила Мария. Она сердечно попросила всех присутствующих не забыть артистов «Градский-Холла» и поддержать их на концертах. Теперь они, осиротевшие творческие наследники Александра Борисовича, не знают, что делать дальше.
Даниил объяснил, что по документам театр его отца принадлежит городу. «Он отдал этой идее полжизни», — говорит Градский-младший. Идея о создании концертного зала родилась у мэтра еще в 1980-х годах, потом он нашел помещение — заброшенный театр «Буревестник», начал суды за него. Около десяти лет шла тщательная реконструкция, средства на которую Градский находил сам.
Его дети говорят: каждый винтик, каждый микрофон здесь куплены и подготовлены их отцом, его дух в каждом уголке театра — как жаль, что всего шесть лет он наслаждался своим детищем, идею которого вынашивал более 40 лет. Но теперь семья Градского не уверена, что им удастся сохранить зал: кто знает, какие планы у него у вышестоящих.
Артисты «Градский-Холл», не справляясь со слезами, пообещали любить своего учителя до конца своих жизней и выходить на сцену, как он бы и хотел. «Вы не любили, когда я говорила, — с грустной улыбкой вспоминала его воспитанница, — вы говорили: "Лучше пой". Мы долго думали, сможем ли теперь… Но мы будем петь, Александр Борисович».