Между Лениным и Ленноном. Частные истории художниц Советской Латвии

Долгое время вклад женщины в историю искусства, по сути дела, ограничивался только ролью музы. По крайней мере, таковой ее хотело видеть патриархальное общество. Женщины-творцы встречали яростное сопротивление со стороны своих коллег-мужчин, а их работы игнорировались и недооценивались. Так что рост женского самосознания в области искусства, который мы наблюдаем сегодня по всему миру, вполне закономерен. Вот и новая выставка в Латвийском художественном музее “Я мыслю, следовательно, существую. Ненаписанные истории: архивы женщин-художниц” посвящена теме равноправия полов - в жизни и в искусстве. 

Хронологически выставка охватывает вторую половину ХХ века, то есть советский период, когда, с одной стороны, официальная идеология провозглашала равноправие полов, а с другой, из женщины насильно делали бесполого “товарища”, отказывая ей в праве на частную, сугубо женскую жизнь. Цель выставки – привлечь внимание к тому факту, что в латвийском искусстве женщины всегда обладали своим собственным голосом и были не менее заметны, чем их коллеги-мужчины. 

В центре экспозиции семь историй латвийских художниц разных поколений. Кто-то из них более-менее благополучно существовал в структуре советской художественной жизни - как, например, Майя Элиасе (1924 - 1991), создававшая духовно подъемные витражи на революционную тематику и оформлявшая (к слову, весьма талантливо и со вкусом) партийные интерьеры с портретами Ленина. 

А кого-то считали арт-диссидентом, как художницу и режиссера Мудите Гайшевскую (1935), в 70-е годы вместе с Андрисом Гринбергсом устраивавшую хэппенинги и снимавшую андерграундные фильмы довольно провокационного содержания. Живя в замкнутой советской системе, эти художники смогли создать ощущение контркультуры. Как говорил об этом Гринбергс: “Нас интересовали только две вещи - all we need is love и визуальность”. Неудивительно, что их не раз вызывали на допросы в Угловой дом. Впрочем, они были не единственными, кто испытал на себе давление властей. 

Художнице Лайме Эглите  (1945) “зарубили” дипломную работу в Художественной Академии только лишь потому, что прототипом изображенного на ней героя был Жан Луи Баро, известный французский мим, то есть, представитель “реакционного буржуазного искусства". Лайма, к слову, и сама много лет посвятила искусству пантомимы. 

А вот керамистка Рита Эйнберга (1921 - 1979) существовала вообще как бы вне идеологии - она занималась так называемой садовой керамикой и создавала абстрактные композиции и пластические объекты. Но это был самый настоящий авангард, который в советском искусстве отнюдь не поощрялся, - ни в живописи, ни в графике, ни в скульптуре реализовать нечто подобное было практически невозможно. 

Из всех героинь выставки, пожалуй, самая драматичная судьба у Ольги Неймане-Катеневой (1908 - 2001). Эта женщина проработала художником на рижской фарфоровой фабрике практически всю свою долгую жизнь - с перерывами на два лагерных срока (во время войны, при немцах, ее выслали в Саласпилс, а после войны - в Воркуту).

Ее роспись по фарфору сегодня ценится наравне с творениями Романа Суты, Александры Бельцовой и Сигизмунда Видберга. Некоторые из этих вещей можно увидеть на нынешней выставке.  Как и переписанный Ольгой от руки труд Николая Рериха (именно за него художницу судили как иностранную шпионку и выслали в ГУЛАГ). 

На выставке представлено много архивных материалов, воспоминаний и фотографий. Помимо творчества семерки главных героинь, в экспозиции представлено и несколько работ современных художниц - лиричные автопортреты Эвиты Гозе, радикальные снимки Лилианы Пискорской... 

... а также скульптура женщины-кентавра, созданная международным арт-тандемом Мара Тректере (Латвия) и Анни Пуолакка (Финляндия). 

Выставка “Я мыслю, следовательно, существую. Ненаписанные истории: архивы женщин-художниц” продлится до 24 января, www.lnmm.lv