Исследователи ЛУ заглянули в 2050 год - и увидели неожиданные сценарии будущего Латвии

Подробнее об исследовании рассказывает ведущий исследователь Латвийского университета Жанета Озолиня.

Почему вообще нужно исследование о развитии государства на такой далекий период?

Предыдущее исследование заканчивается 2030 годом, поэтому вполне закономерно, что правительство задает экспертам вопрос — что будет после этого 2030 года. Один из этапов этого большого исследования — работа Латвийского университета о том, как мы видим будущие ценности, аксиомы и дилеммы, основываясь на эмпирических данных и теоретических знаниях. Сейчас мы работаем над своим концептуальным документом, в котором будет много эмпирических фактов, которые правительство сможет использовать при создании стратегии до 2050 года. Это может стать примером того, что называют политикой, основанной на данных.

Какие-то выводы уже начинают формироваться?

Если выразиться немного провокационно, можно сказать, что единого видения нет. И, на мой взгляд, это хорошо. Есть большие ценности, с которыми мы все, как жители Латвии, согласны. Наше ядро составляет независимое и дееспособное латвийское государство, представленное на разных международных уровнях; это наша национальная идентичность, язык и благосостояние населения. Мы все согласны с этими важными блоками ценностей, но если взглянуть глубже, то разнообразие мнений становится ещё больше.

Опыт показывает, что мы готовы спорить обо всем. Неужели есть вещи, по которым мы можем договориться?

Споры и разнообразие мнений – это, конечно, неплохо, но вряд ли найдётся гражданин Латвии, если только он не представляет интересы другой страны, который мог бы что-то возразить против этих больших базовых блоков ценностей Это показывают и опросы общественного мнения, ведь мы проводили как классические опросы, так и фокус-группы. И ни в одном опросе по этому вопросу не возникло никаких споров.

Наверное, трудно моделировать сценарии будущего, ведь мы не знаем, какие сюрпризы может преподнести жизнь через десять лет.

Начав новое исследование, мы взяли предыдущее, заканчивающееся 2030 годом, изучили упомянутые там риски и сравнили с теми, что актуальны сейчас. Ведь чтобы построить достоверную модель будущего развития, нужно хорошо понимать, какие риски могут эту модель разрушить. Никто из исследователей, писавших работу о 2030 годе, не мог предсказать ни пандемию ковида, ни войну в Украине, ни затянувшийся экономический кризис. Фактически мы живем в условиях, где самым большим вызовом станет готовность к непредсказуемым рискам. Это означает, что, играя с «кирпичиками» сценариев будущего и строя из них некий «домик из лего», нужно учитывать труднопрогнозируемые вещи. Ясно, что геополитическая напряженность будет расти, но есть и стабилизирующие факторы, например членство в Европейском Союзе и уверенность в экономических и финансовых инструментах, обеспечивающих определенную стабильность. Один из важнейших выводов — любое правительство, которое будет действовать до 2050 года, должно быть готово к неожиданным сценариям. Это означает не устойчивое и громоздкое управление, а такое, которое способно быстро и динамично приспосабливаться к происходящим процессам.

Каковы основные возможные сценарии развития?

Мы стараемся опираться на серьезные макроэкономические исследования, которые проводит экономическая часть нашей группы. Можно говорить о трех сценариях развития, которые мы также предлагали нашим фокус-группам и спрашивали их мнение. Интересно, что исследователи обычно довольно осторожны с оптимистичным сценарием, считая, что доверие к правительству может снижаться, и учитывая другие факторы, но участники фокус-групп во всех регионах Латвии настроены довольно оптимистично. Они признают, что геополитика, конечно, важна, но основы государства настолько устойчивы, что трудно представить, как могла бы остановиться вся инфраструктура, транспорт, образовательная реформа, малый бизнес. То есть, хотя часто звучит много критики, общий взгляд все же довольно оптимистичен. Поэтому мы больше склоняемся к оптимистичному и прагматичному сценарию, считая пессимистичный менее вероятным, поскольку для него должно совпасть слишком много неблагоприятных факторов.

Что сценарии говорят о демографической ситуации, где для большого оптимизма нет оснований?

Конечно, демографический вопрос волнует всех — начиная с низкой рождаемости и заканчивая эмиграцией и старением общества. Но этому противопоставляются и решения. Например, если экономика движется в инновационном направлении, то, возможно, поводов для пессимизма нет, ведь у нас есть ресурсы других стран Европейского Союза, и для выполнения определенных задач мы можем привлекать людей из других государств. Не стоит смотреть только на дешевую рабочую силу из третьих стран, нужно использовать то, что доступно в ЕС. Исследования также показывают, что тенденции реэмиграции становятся все более позитивными, особенно в регионах. Там, хотя и в небольшом количестве, но семьи возвращаются в Латвию, привозя с собой и накопленный опыт, и финансы. Можно также упомянуть обучение в течение всей жизни и повышение пенсионного возраста, что позволило бы использовать опытных людей и заполнить пустующие рабочие места. Поэтому нельзя сказать, что все движется только в одном направлении, ведь есть и решения.

Различия во мнениях между Ригой и регионами очень заметны?

Они ощущаются, но с определенным элементом привязанности. Рижанин обычно не чувствует сильной привязанности ни к чему, кроме своей квартиры или дома и, может быть, рабочего места, поэтому чувство принадлежности здесь довольно размыто. А человек, живущий в Южном Курземе, Валмиере или Елгаве, чувствует куда более сильную связь с этим местом, и его уверенность в том, идут ли дела в правильном направлении, во многом связана с деятельностью самоуправления и местных предпринимателей, которых он видит ежедневно. Все это создает большее чувство общности. Конечно, в Риге есть и элементы притяжения, например, соседские товарищества, которые тоже дают ощущение общности, но жители регионов чувствуют себя в этом отношении увереннее.

Свой уголок, свой клочок земли...

Да, можно сказать и так. В регионах люди тоже ощущают риски, но отличные от Риги. Меня саму удивил пример Елгавы, где из-за сокращения числа малых сельских школ наблюдается приток учеников, однако школы в Елгаве физически к этому не готовы, это требует дополнительных ресурсов. Поэтому молодые люди, с которыми мы разговаривали, были очень обеспокоены снижением качества образования.

Есть ли существенные различия во взглядах разных возрастных групп?

Да, различия есть. Например, представители старшего поколения чувствуют себя гораздо более уязвимыми. Это противоречит более ранним исследованиям, где именно старшее поколение чувствовало себя увереннее и менее подверженным рискам, ведь пенсия, какой бы она ни была, все же ежемесячно поступает на счет. Сейчас старшее поколение смотрит на происходящее гораздо шире — их беспокоит, что сельские регионы пустеют; беспокоит, что молодежь меньше думает о латышской идентичности; беспокоит судьба латышского языка. То есть их взгляд стал шире и пессимистичнее. Молодежь же смотрит на происходящее гораздо позитивнее и более глобально. Правительство гордится тем, что создаются новые образовательные программы и молодежь все чаще выбирает технические науки, но сами молодые люди признают, что после окончания школы им не хватает элементарных жизненных навыков. Более того, многие из этих навыков востребованы работодателями, что и вызывает у молодежи растерянность. Это, кстати, говорили не только недавние выпускники школ, но и студенты вузов — какая польза от технических знаний, если в реальной жизни от нас требуют совершенно другого, к чему мы не готовы?

Молодежь также очень интересуется происходящим в мире, и их глобальное мышление не сводится к тому, чтобы просто уехать и не возвращаться, а скорее — уехать, набраться опыта и потом вернуться в Латвию. И здесь очень важно, какой посыл идет от политической элиты. Это должно звучать как: «Да, именно ты нам очень нужен!» — а не как нечто общее и неконкретное. В целом в фокус-группах звучала мысль об отъезде и возвращении.

Многие говорили о здоровье — с мыслью, что оно тоже является частью благополучия. Люди не говорили о том, что их не лечат или лечат плохо, а о доступности медицинских услуг и неясности системы: если что-то случается, куда идти и что делать. В регионах теперь появляются филиалы разных медицинских компаний, но люди воспринимают это примерно так — это для наших богачей! Так что в регионах начинает проявляться расслоение мышления, которое раньше было не так выражено.

В исследовании упоминаются государство, ориентированное на человека, и политика, ориентированная на человека. Что это такое?

Об этом много говорилось, и мне запомнилось высказывание одного участника фокус-группы, что в государственных планах развития человек часто упоминается, но не хватает человечности. То есть политика должна оцениваться не по каким-то количественным и порой чуждым критериям, а по тому, как ее реализация улучшает жизнь людей. Почти во всех фокус-группах подчеркивался разрыв между политической элитой и индивидуальным уровнем. Признавалось, что услуги стали лучше, но коммуникация на уровне государственного управления недостаточна. Этот недостаток человечности был очень заметен в выступлениях всех фокус-групп.

Ясно, что и правительству нелегко, ведь социальные партнёры его постоянно критикуют, хотя на самом деле всем им следовало бы совместными усилиями улучшать ситуацию и искать решения. В публичном пространстве мы не видим механизмов сплоченности и сотрудничества. Возможно, за закрытыми дверями они работают, но общество этого не видит.

Один из вопросов, который мы задавали во всех фокус-группах, касался факторов, способствующих конкурентоспособности — как на государственном, так и на глобальном уровне. Многие называли сотрудничество одним из важнейших факторов. Но те, кто должен сотрудничать, на деле воюют между собой, поэтому элемент человечности и сплоченности отсутствует. Кроме того, есть проблема и на региональном уровне.

Люди в регионах много говорили о том, что у них множество вызовов, которые заставляют становиться все более самодостаточными. Это называется стратегической автономией. Например, если не хватает медикаментов — можем произвести сами; если не хватает еды — тоже можем произвести. Но ведь не каждый регион может покрыть все нужды, поэтому необходимо межрегиональное сотрудничество. Многие подчеркивали, что у региона есть отношения с Ригой, но фактически нет контактов с соседним регионом. Поэтому один из важнейших выводов — нужно думать о развитии межрегионального сотрудничества.

Как добиться того, чтобы коммуникация на уровне управления улучшилась? Ведь многие проблемы людей можно было бы довольно просто решить, если бы государственные или муниципальные служащие были бы более чуткими и готовыми выслушать.

Мне самой показался очень показательным случай, когда несколько лет назад была принята национальная программа борьбы с борщевиком. Неужели действительно нужно было принимать программу национального уровня и выделять 20 или 30 тысяч евро, чтобы выполнить довольно простую работу? Это одна из наших проблем — политики многие вопросы разбили на программы. С точки зрения госуправления это, возможно, самый простой вариант, но вряд ли самый эффективный. Если финансирование выделено, в программе что-то происходит, но если в следующем году денег больше нет, то сама программа по борьбе с борщевиком остается, но на практике не реализуется. И что тогда делать?

Поэтому очень важно активизировать общество, чтобы оно само делало простые вещи без национальных программ. Ведь многое можно сделать и без особого бюджета. В этом отношении интересен пример Елгавы, где сейчас создаются общества районов. В Риге их начали формировать уже некоторое время назад, а в Елгаве это что-то новое. Но там людям трудно доказать, что вот, твоя улица тоже принадлежит конкретному району, ведь каждому хочется выделить именно свой уголок, и это мешает сотрудничеству. Но если смотреть на Валмиеру и Валмиерасский край, а также на Лиепаю и Южное Курземе, то там происходят очень хорошие вещи на уровне общества, и сотрудничество дает хорошие результаты. Например, школьная сеть, за которую многие самоуправления до сих пор борются. В Валмиере эта проблема решена уже в 2021 году, и там можно сосредоточиться на других вопросах. Посмотрим, удастся ли программе до 2050 года достичь улучшений в этой сфере.

На будущее Латвии могут влиять многие международные и глобальные факторы, на которые мы не можем воздействовать, например, как будет развиваться новая европейская держава Польша или что произойдет с самим Европейским союзом. Пытались ли вы исследовать и такие внешнеполитические факторы?

Отдельно внешнюю политику мы не выделяли, хотя миграция, изменение климата, энергетика и конкурентоспособность — часть внешней политики. Мы больше рассматривали проблемы Латвии, но в международном контексте и с точки зрения нашей связи с Европейским союзом. Однако во второй части исследования будут приведены примеры передовой практики из других стран, и таким образом мы включим и международный опыт.

В исследовании есть важный для Латвии раздел — безопасность и оборона. По сравнению с исследованием о 2030 годе мы больше говорили о политике и индустрии обороны Латвии, и здесь наш прогноз позитивен, потому что сами предприниматели очень заинтересованы в развитии этого направления. Кроме того, в этой сфере уже есть хорошие наработки и поступают иностранные инвестиции, а это новая отрасль, а новые отрасли обычно развиваются динамично. Важно, что это международная отрасль, ведь только силами одной Латвии такое дорогостоящее направление было бы трудно развивать.

Не пугает ли вас то, что правительства приходят и уходят, экономическая ситуация меняется, и в итоге ваши рекомендации окажутся на полке, потому что просто не будет денег на их реализацию? Тогда ведь вы работали впустую.

Впустую — точно нет, ведь появятся публикации и пилотные проекты для дальнейших исследований, в том числе на международном уровне. Есть работа, которую должны делать государственные структуры, и есть работа, которую должны делать исследователи. Я бы даже сказала, что мы бы провалились, если бы правительство взяло наше исследование и реализовало его в формате один к одному. Это означало бы, что правительство ничего не добавило и не учло международные интересы и финансовые возможности. Идеальный вариант — когда накопленные эмпирические данные берутся за основу и встраиваются в политические приоритеты правительства. Обычно при смене правительства основные направления политики сильно не меняются, поэтому возможные смены мы рассматривали в исследовании и как фактор риска, и как возможность для сплочения — вдруг появится очень единое и дееспособное правительство.

Мы не питаем особых надежд, что результаты исследования будут использованы в таком объеме, чтобы жизнь всех сразу стала лучше. Ведь возможно, что и мы где-то ошибаемся и чего-то не заметили. А может, у правительства есть какие-то свои секретные аналитические документы, которые оно по каким-то причинам никому не показывает. Однако в целом, я думаю, что наше исследование будет очень хорошим материалом, содержащим много тезисов, важных именно с учётом перспективы 2050 года.