Придется ли Украине "ломать ребра"? Интервью с профессором - об экономике военного времени, перспективах жизни без американской помощи и возможности трудовой мобилизации

«Мы ответили покупкой генераторов»

— Игорь Валентинович, в прошлый раз мы беседовали в феврале 2023-го. Тогда в Киеве подолгу отключали свет, иногда — тепло и воду. Это на фоне ракетных ударов по энергетике и не только. А накануне 2024-го года эксперты вообще предупреждали: зима превзойдет по сложности всё, что уже пережито за время войны. Но апокалипсис, тьфу-тьфу, не наступил. Украинская экономика оказалась здоровее, чем о ней думали?

— Да, прогнозы насчет апокалипсиса звучали. Они строились на трех предположениях. Первое: бомбардировки со стороны России окажутся еще более массовыми и разрушительными. То есть будут уничтожены наши оставшиеся энергетические объекты: генерация, подстанции, трансформаторы и так далее. Второе: зима будет исключительно холодной. Третье: не до конца было понятно, как мы будем сотрудничать с нашими партнерами на Западе, прежде всего в области энергетики.

Киев действительно в прошлую зиму не пострадал так, как ожидалось. Но в регионах имели место отключения света, потому я не возьмусь измерить среднюю «энергетическую температуру» по стране. В Одессе и области, Харькове и области — перечень можно продолжать — враг уничтожал инфраструктуру, не забывая о целях вроде детской больницы Охматдет в столице. В последнее время Россия особенно старалась разрушить, скажем так, трубы и провода.

А что мы делали в ответ? Покупали генераторы, зарядные станции, роутеры. Минувшая зима в сравнении с двумя предыдущими показала, что люди к третьему году уже запаслись всем этим добром. Проведите эксперимент, выйдите на Крещатик, опросите прохожих — уверен, большинство окажутся владельцами таких гаджетов. Мощные генераторы, особенно в высотных многоквартирных домах, превратились в осознанную необходимость.

Двадцать пять этажей оставить без лифта, без подачи воды, которую качают насосы, — катастрофа. Компании мобильной связи стали предлагать беспроводной бесперебойный интернет на батареях-аккумуляторах.

Приспособился и украинский бизнес. Бизнесмены, чтобы сохранить позиции на рынке, тоже стали обеспечивать свою энергонезависимость, кто во что горазд: от солнечных батарей до ноу-хау на местном сырье.

— Отчаянная картина.

— Ненормальная, согласен. Бизнес должен просто включаться в розетку и работать. Но не было другого выхода. Потому компании вкладывали достаточно большие средства в источники энергии с тем, чтобы обезопасить себя от «ситуаций» с централизованным энергоснабжением. Это частично смягчило проблему, но в целом она, конечно, никуда не делась. Если что-то играло нам на руку — к сожалению, вот парадокс! — так это потеря трети ВВП в 2023 году. Меньше экономической активности — меньше потребления электроэнергии. Сейчас ВВП потихоньку восстанавливаем. Но быстро и полностью восстановить разрушенное, очевидно, не сможем.

«Не рухнул ни один банк»

— То есть украинскую энергетику Россия убить не смогла, хотя старалась. Что с остальными сферами?

— Украина за годы войны не потеряла ни одного крупного системообразующего банка. Надо помнить: большинство таких банков находится в госсобственности. Но когда начинается полномасштабный экономический кризис, то ему, кризису, всё равно, банк частный или государственный.

Государство всё время пыталось найти баланс между военными расходами и поддержкой экономики. Можно спорить, каков этот баланс: логичнее сейчас всё же тратить больше на военные нужды. И, конечно, благодаря зарубежным партнерам Украина с 2023 года получает достаточно регулярную финансовую поддержку.

— Значит, те, кто утверждает, что экономика Украины держится исключительно за счет денежных вливаний Запада, правы?

— Давайте разберемся. Мы восстанавливаем объемы производства зерновых, которые упали в первые два военных года. Очень активно развиваются грузоперевозки, новые логистические пути, так называемые маршруты солидарности — сказал бы, что не от хорошей жизни, потому что Черное море стало опасным для судоходства по вине России, авиаперевозки отсутствуют по той же причине. Однако морской путь в Черном море функционирует. Сначала в рамках Черноморской зерновой инициативы, а позже мы смогли обеспечить морские перевозки хоть не без риска, но без России. У нас появилось множество новых производств: изготовление дронов, другой военной техники. Это, повторюсь, производственная часть.

Теперь о финансовой сфере. Мы получили достаточно большую иностранную помощь для поддержки бюджета. Особенно в 2022–23 годах она нас серьезно выручила. Многие социальные выплаты осуществлялись за счет этих средств: пенсии, зарплаты бюджетникам, деньги для внутренних переселенцев, закупки необходимого оборудования для функционирования, например, больниц. Определенные суммы шли на программы поддержки бизнеса.

Однако следует признать, что даже при наличии обещаний финансовой помощи были ситуации, когда деньги поступали, что называется, в час по чайной ложке. Но тут ничего не попишешь.

«О накоплении ресурса речь не шла»

— Правительство, на мой взгляд, делало многое, чтобы мобилизовать средства с помощью займов, в том числе, и на внутреннем рынке, — продолжает Игорь Бураковский. — Если сравнить суммы, которые пришли в Украину и те, что страна мобилизовала благодаря инвесторам, получится следующая картина. На первом месте — Европейский союз (17, 3 млрд долларов), на втором — внутригосударственные займы (15,8 млрд долларов), на третьем — США (8,3 млрд долларов) и так далее. Но при этом из 57,5 млрд долларов бюджетного финансирования 41,7 млрд — помощь наших партнеров. Государства Балтии действовали наиболее самоотверженно: их помощь в относительном исчислении как процент от ВВП делает их лидерами. Они четко понимали, что означает для них поражение Украины.

Мы просто пытались выжить всеми доступными способами. О накоплении ресурсов и развитии речь не шла. В начале 2024-го Украина попала в тяжелое положение, когда возникла пауза в военных поставках. На фронте «достреливали» остатки, тыл чувствовал приближение финансового кризиса.

По 2025-му году есть определенные договоренности относительно финансовой помощи. Но более отдаленные перспективы пока выглядят несколько неопределенно. Если помощь Штатов «отвалится», сможет ли Европейский Союз заменить США и стать локомотивом противодействия агрессии РФ? Если же европейские партнеры начнут реализовывать политику стратегической автономии, снижая уровень зависимости от США в разных областях, — военной, экономической и, прежде всего, в сфере критических технологий, — найдет ли Украина свое место в этом процессе?

Европа после «холодной войны» последовательно сокращала военные расходы. Сейчас процесс пойдет в обратном направлении. Я не знаю, резали ли они F-16 на металл, как в свое время были вынуждены поступить мы со стратегическими бомбардировщиками в рамках Будапештского протокола, но то, что находить свободные деньги для Украины станет еще сложнее, — факт. Многое тут будет зависеть от национальных правительств, от тех лидеров, которые приходят на смену нынешним.

Хочу напомнить, что использовать иностранную финансовую помощь на военные цели мы не можем. На эти цели мы можем тратить либо свои деньги, либо использовать целевую военную помощь, которой нам явно недостаточно. Кстати, в 2024-м Украина получила треть помощи в грантовой форме. Этот процент надо стараться увеличивать, чтобы не рос и без того серьезный государственный долг.

«Мягкий вариант военной экономики»

— В прошлый раз я спрашивала вас о возможностях перевода страны на военные рельсы. Переход состоялся или нет?

— Остался мягкий вариант военной экономики. Полной мобилизации сил и ресурсов, предусмотренной соответствующими законами, не произошло.

— Это плохо или хорошо?

— Если нам продолжают помогать, то нет необходимости закручивать гайки. Но если в помощи не уверены, а ситуация на фронте шаткая, то ужесточение желательно. Нужно пересматривать расходы, в том числе и социальные программы. Всё отдаем на армию. Понятно, что при этом снизится и без того невысокий уровень жизни. Полный переход на военные рельсы сравним с реанимацией до приезда «Скорой», когда человеку, запуская сердце, ломают ребра, но спасают в те несколько критических минут, которые остались до летального исхода.

Мобилизационные мероприятия, например, предусматривают и такие вещи, как конфискацию активов предприятий на военные нужды. Например, в автоколонне полсотни машин, и эта техника вместе с водителями привлекается для того, что возить снаряды на передовую, а не вывозить бытовой мусор. Оборонзаказ выполняется в режиме 24 на 7. Отказаться, нарушить график права нет. И таких мер много, все непопулярные.

— Но логичные.

— Тогда вопрос к политикам и к обществу: мы на эти меры готовы? Общество ведь ждет чудес! Приняли на высшем уровне решение — и опаньки: американцы нам «Хаймарсы» подгоняют, россияне из Украины отступают… Это так не работает. Да, многое зависит от политических лидеров. Но войны ведутся широкими народными массами, не отрядами ландскнехтов, которые вышли, подрались между собой и решили исход кампании. Война требует концентрации и отдачи всех ресурсов страны — финансовых, политических, экономических, людских, психологических, интеллектуальных — для достижения цели.

С точки зрения экономики это абсолютно неразумное поведение. Ресурсы, идущие на войну, сжигаются безвозвратно.

И тут следующий вопрос, практический: в течение какого времени Украина сможет продержаться в таком ритме, на пределе сил?

«Между войной и компромиссом»

— Ожидание скорого мира, между прочим, тоже деморализует. Зачем идти в окопы, где можно погибнуть, если появился шанс на компромисс? А потом новый облом: война продолжается, ничего не получилось…

— Будет честно, если каждый из нас задастся вопросом: я готов воевать сам, готов, чтобы воевали мои дети, чтобы моя зарплата уменьшалась, и так дальше? Я не сторонник проведения таких референдумов во время войны, но понимаю: проблема очень болезненная, особенно если ее обсуждать в открытом информационном пространстве. Если человек хочет узнать, допустим, о ситуации на фронте не из официальных новостей, он без труда найдет десятки каналов или блогеров. И подтвердит собственные опасения либо предположения.

По этой же причине в экономике получают развитие так называемые поведенческие теории. Идем в магазин, смотрим на цены, делаем собственные выводы — экономика тоже информация. Идем на работу — получаем информацию о заработной плате и условиях труда. И нас уже трудно переубедить, что рядом существует другая правда. Трамп сказал: «США хотят перезагрузки отношений с Россией», — сразу подпрыгнул индекс российских акций. Поговорили с Украиной — индексы начинают падать. Потому принципиально важно профессионально и честно коммуницировать с украинским обществом относительно каждого предложения на переговорах. Но как сделать, чтобы граждане полностью доверяли сказанному, у меня ответа нет.

«Дроны как императив выживания»

— Кая Каллас, глава внешнеполитического ведомства ЕС, утверждает, что украинский ВПК не загружен и наполовину, что украинских производителей надо «залить» европейскими деньгами. Производство дронов уже показало, насколько это направление эффективно. Насколько такие намерения реалистичны? Украина будет иметь возможность развивать и наращивать мощности ВПК, если война вдруг встанет на паузу?

— Для Украины ВПК — это просто императив выживания. Будет мир или нет, вооружение нужно делать. Уже понятно, что страна со всеми вызовами может остаться один на один. Сегодня в мире пространство демократических ценностей резко сужается за счет «realpolitik». Это опасно. Наша война еще и показала, что конфликт с использованием конвенционального оружия может разгореться практически в любой части света и сразу же приобрести глобальные масштабы.

Потому развитие ВПК в ближайшем обозримом будущем для Украины — просто must. И вопрос даже не в том, будем ли мы потом воевать. Ядерное всегда рассматривалось как оружие сдерживания. Конвенциональное оружие сегодня тоже должно иметь такой статус — чтобы потенциальный противник знал: если что, украинцы легко произведут миллион снарядов. Развитию ВПК должна сопутствовать определенная милитаризация общества. Пусть не как в Израиле, но близко к этому: эффективная военная подготовка со школьных лет, курсы тактической медицины. Готовность взять в руки оружие в любой момент должна войти в привычку и никого не пугать. А пока понятно, что Россия на переговорах будет всячески сопротивляться наращиванию количества и качества украинского вооружения, в том числе и производимого внутри страны.

— Тут одна из наших «красных линий»?

— Да, и реализовывать эту задачу придется в разных форматах. Важно иметь запасы как минимум для отражения первого удара, чтобы не повторилась ситуация февраля 2022 года. Другая «красная линия» — Украина не отказывается от своих территорий. Как мы их освободим впоследствии, пусть думают политики. Но территории сегодня не только военно-политический, но и экономический фактор. Третья линия — репарации с Российской Федерации, формат тоже можно обсуждать. То ли мы получаем замороженные активы, хотя 300 миллиардов долларов не покрывают потребности восстановления страны. Потребности уже достигли полутриллиона долларов, даже по предварительным прикидкам. И самое главное, от чего нельзя отступать ни при каких мирных переговорах, — наказание военных преступников. За столом переговоров мы обязательно должны быть вместе с европейцами, работать с политическим ядром, которое понимает, что такое Россия.

Маневрировать с санкциями можно, но снимать их прежде, чем наступит устойчивый мир, недопустимо. Полагаю, этот вопрос тоже будет камнем преткновения для наших союзников.

Кадры стали «ухилянтами»?

— Нашла статистику. Украинский бизнес утверждает: главное препятствие для него сейчас — нехватка кадров. На конец 2024 года дефицит составил 63 процента. Куда же делись работники, если и в армии жестокий дефицит кадров? Сумели переплыть Тису и оказались за границей? Стали «ухилянтами», прячутся?

— Нехватку персонала украинский бизнес чувствует последние десять-пятнадцать лет. Даже в «жирные» времена она не исчезала. Это связано и с динамикой развития самих производств, и с квалификацией кадров, и с демографической ситуацией. Требования бизнеса меняются, меняется и поведение людей, на рынке труда возникают новые структурные и мотивационные проблемы. Одни ищут не столько денежное, сколько интересное либо удобное, посильное для них занятие. Другие готовы трудиться только удаленно. Кто-то в военный период имеет бронь, кого-то всё устраивает, и он или она ничего менять не собирается.

На рынок труда сегодня сильно влияет и мобилизация достаточного молодого, трудоспособного населения, и отъезд людей за пределы страны без намерений вернуться, и демографический кризис: Украина стареет. Не только мы, весь мир задумался, как вернуть пенсионерам молодость в смысле возвращения в профессии. Но не факт, что хороший мастер из 80-х окажется востребованным на современном производстве. Технологии ушли вперед, нужен уверенный английский, компьютерная грамотность, а не только умение самому что-то делать руками и организовать подчиненных.

Я недавно наблюдал, как появляется на свет современная мебель. Никакого сходства с традиционной фабрикой из наших воспоминаний, где в цеху опилок по колено, а работники таскают доски от станка к станку. Сегодня это станки с числовым программным управлением, сырье и лак по стандартам ЕС, целая наука изучения вкусов клиента и продвижения товара. Потому, к сожалению, дефицит рабочей силы продолжит нарастать.

— Еще цифра: в Украине более 60 процентов ВВП составляет сектор услуг. Он формирует наибольшую занятость населения и объем налогов в бюджет. Понимаю, что это не о социальной справедливости, но спрошу: если армию барбершоперов, барменов, официантов, фитнес-тренеров, массажистов и так далее массово мобилизуют в настоящую армию, ВВП рухнет?

— Сектор услуг — не только и не столько массажисты с официантами. Это, например, финансовые услуги: банки, транспорт, сфера ай-ти, культурная сфера, юридические и медицинские услуги и так далее. Вообще современная экономика — это экономика услуг.

Три года войны подкосили малый бизнес, многие ФОПы (укр.: фізична особа-підприємець; рус.: физическое лицо-предприниматель. — Прим. ред.) закрываются. При этом я вижу два сегмента украинского рынка, которые растут просто космическими темпами: кофейни (и всё, что связано с кофе) и аптеки. У кофеен минимальные инвестиции: аренда помещения, аппарат, тонна кофе. В моем доме на несколько подъездов открылись три аптеки. Они тоже создают часть валового внутреннего продукта. Хотя политика на рынке труда должна создавать условия, чтобы работники приходили в те сферы, от которых мы критично зависим.

Призыв в стройбаты

— Не сочтите меня поклонницей китайских товарищей, но мне близка идея трудармии, добровольно-принудительной отработки гражданскими лицами определенного количества часов на участках, нужных армии, — речь не идет о передовой. Стройбаты, оснащенные всем необходимым для сооружения оборонительных рубежей, мастерские по ремонту военной техники, и тому подобное. С полевыми кухнями, минимальной оплатой труда — военное положение дает право. Конечно, на выборах такие меры отольются власти по полной программе…

— Есть достаточно примеров, когда волонтеры ремонтируют машины с фронта, плетут маскировочные сети и делают многое другое.

— Я говорю об организованной и массовой работе населения.

— Да, трудовая мобилизация может быть элементом военной мобилизации. Последняя непопулярна и, очевидно, популярной не будет. А перечень того, что нужно сделать в стране немедленно, понятен. Думаю, что у большинства украинцев мотивация что-то делать для победы есть.