Немцы превратили Берлин - бывшую столицу Третьего рейха - в крупнейший антивоенный памятник под открытым небом. Как им это удалось?

Осенью 1946 года 23-летний шведский журналист и писатель Стиг Дагерман отправился в самую трудную командировку в своей жизни. По заданию газеты «Экспрессен» он должен был объехать послевоенную Германию — точнее, американский и британский сектора — и написать серию путевых очерков. Дагерман выполнил работу добросовестно: прошел по улицам и площадям разрушенных городов, спустился в подвалы, в которых по щиколотку в воде от нескончаемых дождей обитала добрая половина немцев, поговорил с десятками людей, четвертый год живущих под землей и каждое утро отправляющих своих детей на поиски пропитания. Вышедшая в следующем, 1947 году книга Дагермана «Немецкая осень» стала бестселлером, однако сам автор больше ничего существенного не написал. Он впал в депрессию и несколько лет спустя покончил с собой.

Вопрос о виновности

В то время как шведский журналист колесил между разрушенными до основания Гамбургом и Франкфуртом, в почти не тронутом войной Гейдельберге немецкий философ Карл Ясперс читал лекции о вине своей нации. Признавая, что немцы совершенно не хотят ничего слушать об этом, а хотят «просто перестать страдать», ученый разложил виновность на четыре категории: уголовную, политическую, моральную и метафизическую — и пришел к заключению, что виновен каждый, кто не оказал, путь ценой собственной жизни, активного сопротивления гитлеровскому режиму. «Если я не рискнул своей жизнью, чтобы предотвратить убийство других, но при этом присутствовал, я чувствую себя виноватым таким образом, что никакие юридические, политические и моральные объяснения тут не подходят. То, что я продолжаю жить, когда такое случилось, ложится на меня неизгладимой виной», — писал Ясперс в книге «Вопрос о виновности. О политической ответственности Германии», суммировавшей содержание гейдельбергских лекций.

Тогда эта книга, выпущенная почти одновременно с «Немецкой осенью» Дагермана, была гневно отвергнута подавляющим большинством немцев. Поделенные союзниками на категории в зависимости от степени вовлеченности в нацистский режим, немцы и без всякой философии переживали унизительный процесс денацификации. Десятки тысяч были вынуждены доказывать право на жизнь, тысячи — безуспешно. «За моей спиной люди клевещут на меня, коммунисты называют меня ярым сторонником национал-социализма, сердитые неудачники — предателем своей страны», — писал Ясперс. В 1948 году он, остававшийся двенадцать нацистских лет на родине, лишенный все эти годы работы и едва избежавший концлагеря, будет вынужден эмигрировать в Швейцарию.

День освобождения

— Понятно, что никто в Германии не проснулся утром 9 мая и не сказал: я всё осознал, давайте жить по-новому. Это просто не соответствует законам человеческой психики, — говорит в интервью «Новой-Европа» доктор философских наук, специалист по немецкой культуре памяти Юлия Вишке.

По ее словам, в 1945 году начался трудный процесс, точнее, несколько параллельных процессов, занявших десятилетия и кардинально изменивших немецкую нацию.

Осенью 1945 года Совет протестантской церкви в Германии выпустил Штургартскую декларацию вины, в которой от лица немецкого народа признал: «Из-за нас многим народам и странам было причинено бесконечное зло». Четырьмя годами позже западные союзники создали в подконтрольных им зонах оккупации демократическое государство со встроенной в конституцию системой сдержек и противовесов, а также организовали для немецких журналистов обучение своим стандартам работы. В результате такой учебы появился, к примеру, знаменитый журнал Spiegel — один из самых авторитетных в Германии. Весной 1960 года на западногерманском телевидении в прайм-тайм вышел сериал «На зеленом пляже над Шпрее», в одной из серий которого солдаты вермахта, простые немцы, расстреливают евреев. Еще через год в Израиле прошел публичный процесс над Адольфом Эйхманом, одним из главных исполнителей Холокоста, безуспешно пытавшимся доказать, что он лишь исполнял приказ. Наконец, в 1970 году канцлер ФРГ Вилли Брандт принес официальные извинения Польше, опустившись на колени перед памятником участникам восстания в Варшавском гетто. К этому времени работа Ясперса, за которую в 1940-е годы философ подвергся остракизму, стала в Германии мейнстримом.

— Постепенно нация пришла к тому, чтобы откровенно поговорить о своем прошлом. И о том, в чем состояла вина каждого. Ведь, как писал Ясперс, «если виноваты все, значит, не виноват никто», — говорит Юлия Вишке. — Впрочем, все эти процессы происходили лишь к западу от «железного занавеса». В ГДР, к сожалению, никакой общественной дискуссии на этот счет не случилось. Ее заменила официальная позиция: «Да, мы проиграли войну, но выбрали социализм, а значит, в историческом плане мы победители».

8 мая 1985 года, выступая в Бундестаге, президент ФРГ и бывший капитан вермахта, воевавший на Восточном фронте Рихард фон Вайцзеккер, произнес слова, которые подвели итог эволюции немецкого общественного сознания: «8 мая для нас, немцев, не праздник. Но всё же с каждым днем нам становилось всё яснее, что 8 мая было днем освобождения. Этот день освободил всех нас от человеконенавистнической системы национал-социалистической тирании».

Мать и сын

14 ноября 1993 года Рихард фон Вайцзеккер и федеральный канцлер ФРГ Гельмут Коль вышли из своих лимузинов в центре Берлина и под проливным дождем направились к зданию новой караульни (Neue Wache). Изначально это небольшое напоминающее античный храм строение предназначалось для гвардейцев прусского короля Фридриха Вильгельма III, в 1930-х его превратили в памятник павшим в Первой мировой войне, а с 1969 года в темном зале караульни власти ГДР зажгли вечный огонь в память о жертвах фашизма. Теперь же на месте, где недавно мерцало пламя, находился памятник: сидя посреди пустого пространства, женщина обнимает бездыханное тело юноши — своего сына. Сквозь круглый проем в потолке на женщину и ее ребенка льет ледяной дождь. Надпись перед памятником гласит: «Жертвам войны и тирании». Автор скульптуры Кете Кольвиц воплотила в ней миллионы немецких женщин и себя: в 1914 году она сама отправила на фронт сына, не достигшего положенного возраста. Через десять дней он погиб.

Торжественная церемония с участием двух первых лиц объединенной Германии была краткой. Вайцзеккер и Коль молча возложили цветы к памятнику и покинули здание. Однако значение события было огромным. Реконструированный мемориал Neue Wache, получивший официальное название «Центральный мемориал ФРГ в память о жертвах войны и тирании», стал первым и, вероятно, самым важным материальным воплощением новой немецкой культуры памяти. В своем заявлении по случаю установки памятника Коль подчеркнул, что скульптура Кольвиц является «важным символом объединенной Германии и ее свободного демократического порядка» и что «творчество этой великой художницы неразрывно связано с государством, которое всегда и неизменно привержено этим принципам».

— С объединением страны на этих принципах у ее столицы появился шанс не «сдирать с себя кожу», а постараться по возможности сохранить памятники всех эпох, — продолжает Юлия Вишке. — Никто не собирался сносить, скажем, телебашню на Александрплац — один из главных символов ГДР — или перестраивать парк Люстгартен, в котором гитлеровцы проводили свои парады. Наоборот, вы и сегодня можете зайти в бывшее здание Госсовета ГДР на Дворцовой площади и насладиться прекрасными панно в духе соцреализма. Или в бывшую штаб-квартиру люфтваффе на Вильгельмштрассе, где сейчас расположено Министерство финансов.

Не спорить, а размышлять

Вскоре после церемонии в Neue Wache памятники жертвам нацизма стали возникать буквально по всему Берлину. Один из самых выразительных был построен в 1995 году через дорогу от скорбной скульптуры Кольвиц — на площади Бебельплац, между зданиями оперы и Университета Гумбольдта. Впрочем, заметить его можно, лишь подойдя к нему вплотную: посреди площади в брусчатку вмонтирован квадратный кусок ударопрочного стекла, а под ним — пустая белая комната с полками у стен. На полках могли бы разместиться около 20 000 томов: в мае 1933 года именно столько книг сожгли на этом месте нацисты, причем не только солдаты СС, но также пронацистски настроенные профессора и простые студенты — всего около 40 000 человек. Тогда в огонь отправились романы Ремарка и Манна, научные труды Маркса и Фрейда — словом, всё, что не соответствовало новой политике «очищения национального языка и культуры» и поддержки «традиционных немецких ценностей». Рядом со вкопанным в землю монументом его автор, израильский художник Миша Ульман, чьи родители бежали в том же 1933 году из Германии, поместил цитату из Гейне: «Это был всего лишь пролог. Там, где сжигают книги, в конце концов сжигают и людей».

В нескольких десятках метров к югу от бывшей штаб-квартиры люфтваффе, на пересечении улиц Вильгельмштрассе и Нидеркирхештрассе, с 1933 года располагалось другое детище Германа Геринга — гестапо, тайная полиция рейха. В 1945 году авиация союзников превратила весь гестаповский квартал, в том числе роскошный дворец принца Альбрехта, в груду битого кирпича, а еще через 16 лет, после строительства Берлинской стены (ее внушительный кусок сохранился там до сих пор), пустырь стал зоной отчуждения. В 1987 году на этом месте открылась первая выставка, посвященная его темному прошлому; при подготовке выставки историки раскопали гестаповские подвалы, в которых пытали заключенных. Уже больше 14 лет пространство между Вильгельмштрассе и Нидеркирхештрассе занимает музей и выставочный центр «Топография террора» — еще одно знаковое для немецкой национальной памяти место. Вдоль куска Берлинской стены, самого протяженного из оставшихся, в землю на уровне бывших гестаповских подвалов вкопаны информационные стенды, рассказывающие историю Германии первой половины XX века: поражение в Первой мировой войне, экономический кризис, инфляция, безработица, приход к власти нацистов, общенациональный подъем, милитаристский угар, еврейские погромы, новая мировая война и Холокост. В центре пустыря — серый металлический прямоугольник. Это документационный центр с сотнями фотографий и свидетельств о мрачных буднях СС и гестапо и судьбах тех, кто оказался в их руках. Территория музея по периметру усыпана железнодорожным щебнем — это последнее, что видели «подопечные» гестапо и СС перед тем, как оказаться в концентрационных лагерях.

Сразу два важных антифашистских монумента расположены близ Бранденбургских ворот — главного символа Берлина и излюбленного гитлеровцами места проведения парадов. В полутораста метрах к югу в 2005 году открылся первый и крупнейший в Берлине памятник жертвам Холокоста. Обширное пустое пространство, много лет служившее зоной отчуждения между двумя частями города, американский архитектор Питер Айзенман заставил тысячами серых бетонных блоков. Ступая в тесный лабиринт между ними, невольно ощущаешь беспомощность и безысходность — чувства, знакомые каждому немецкому еврею в 1930-х. Реализации проекта предшествовало более десяти лет общественных обсуждений, созданная берлинской мэрией комиссия рассмотрела более 500 заявок от архитекторов. Предлагалось, например, накрыть мемориальное пространство огромной могильной плитой, нанеся на нее имена всех евреев, погибших в Холокосте. Споры вокруг итогового результата не прекращаются до сих пор. Одна из проблем этого масштабного памятника: многие туристы не понимают его смысла и нередко забираются на кубы с ногами, чтобы сделать эффектный снимок, или устраивают на них пикники.

Памятник жертвам Пораймоса — геноцида рома, расположенный к северу от Бранденбургских ворот, у южной стены Бундестага, совершенно другой — более компактный и интимный. Сквозь ржавые стальные ворота посетитель заходит в круг из матового стекла. На стеклянной поверхности запечатлена хроника геноцида, в ходе которого нацисты уничтожили около полумиллиона человек. За одну только ночь со 2 на 3 августа 1944 года в Освенциме было убито 4300 человек этнических групп синти и рома, включая стариков и детей. В центре монумента — небольшое озеро, из-за черного гранитного дна кажущееся бесконечно глубоким. Так архитектор Дэни Караван выразил мысль, что о преступлениях нацизма нужно не спорить, а размышлять. Создание этого памятника, открывшегося в 2012 году, также сопровождалось многочисленными спорами. Против его возведения, в частности, выступал Христианско-демократический союз — одна из крупнейших партий Германии, функционеры которой полагали, что «не стоит превращать центр Берлина в сплошной мемориал».

Удивительно либеральный город

В 1993 году выпускник Берлинского университета искусств Гюнтер Демниг вмонтировал в брусчатку возле дома № 158 по улице Ораниенштрассе небольшую — десять на десять сантиметров — латунную табличку. Выбитый на ней текст гласил: «Здесь жила Лина Фридеман. Родилась в 1875 году. 15.8.1942 депортирована в Ригу». Вскоре за первой табличкой на той же Ораниенштрассе появились другие. На каждой в нескольких строчках — судьба. Но чтобы прочесть о ней, нужно остановиться и чуть наклониться: «Родился, жил, арестован, депортирован, убит в концлагере в таком-то году». Так начался самый масштабный не только в Берлине, но во всём мире мемориальный проект «Камни преткновения» (нем. — Stolpersteine). Сегодня таких табличек более 100 000, причем установлены они не только в Германии, но по всей территории Европы, находившейся под нацистской оккупацией. В латуни увековечены самые разные жертвы нацизма: евреи, коммунисты, рома, гомосексуалы, люди с психическими расстройствами, попавшие под уничтожение по программе Т-4. В немецкой столице эти «камни» буквально повсюду. «Человека забывают, когда забывают его имя», — говорит Демниг о своем проекте, цитируя «Талмуд». Несмотря на огромные масштабы работы, он отказывается автоматизировать процесс изготовления табличек. Каждая делается вручную и устанавливается Демнигом и его партнером Михаэлем Фридрихс-Фридлендером вручную. А горожане ухаживают за ними, исправно стирая образующийся от времени налет на металле.

Берлинцы сохранили или восстановили многие здания и памятники, так или иначе связанные с нацизмом, наделив их мемориальными функциями. До 2008 года исправно работал аэропорт Темпельхоф, построенный нацистами и служивший в том числе местом проведения парадов. О первом и самом крупном параде, прошедшем в мае 1933 года, сегодня напоминает информационный стенд неподалеку от центрального входа. Особняк на озере Ванзее, в котором было принято решение о начале Холокоста, превращен в музей и мемориальный центр, как и первый нацистский концлагерь Заксенхаузен в получасе езды к северу от Берлина. Однако от главного «центра силы» национал-социализма, гитлеровской рейхсканцелярии, не осталось ничего, кроме небольшого пыльного стенда во дворе панельной гэдээровской многоэтажки. Здание, некогда поражавшее своими масштабами и угрюмой роскошью, выдержало бомбежки и штурм Красной Армии, но после войны было снесено по обоюдному решению властей ГДР и советской оккупационной администрации. Его бордовым мрамором сегодня украшен советский мемориал в Трептов-парке.

«Третий рейх при содействии сотен тысяч немецких граждан совершил немыслимые по степени своего варварства преступления, — говорит в интервью Нилу Макгрегору кембриджский профессор Кристофер Кларк, автор книги о Пруссии “Железное королевство”.

— Но крайне примечательно при этом, в какой степени после 1945 года эти преступления были приняты немецким обществом на свой счет, а вина за них стала частью немецкой национальной идентичности».

Один из показателей этой «работы над ошибками» — то, насколько сдержанно немцы относятся сегодня к своей национальной символике. Услышать в Берлине национальный гимн можно разве что на крупных официальных приемах или на футбольных матчах. Другой и, вероятно, более существенный показатель — еврейское сообщество в современной Германии, стране, некогда поставившей целью уничтожение евреев, составляет около 118 000 человек.

Переживший Аушвиц нобелевский лауреат по литературе Имре Кертес, переехавший из Будапешта в Берлин в начале 2000-х, объяснил свое решение так: «Я люблю этот удивительно либеральный город. Когда я выхожу из своей квартиры и через несколько шагов добираюсь до Кудамм (проспект Курфюрстендамм. — Прим. ред.), мое сердце расширяется».

— Германия пришла к тому, что называется «конституционный патриотизм» — говорит Юлия Вишке. — Здесь человек может ощущать себя настоящим немцем вне зависимости от этнического происхождения или цвета кожи.

Опрос, проведенный в 2019 году, показал: большинство немцев считает, что Германия сполна искупила вину. Однако, согласно тому же исследованию, более 34% немцев допускает возможность возвращения диктатуры. Характерно, что меньше всего (17%) в это верят избиратели AfD («Альтернатива для Германии»), партии, лидеры которой периодически выступают с заявлениями, что в истории Третьего рейха «не всё так однозначно» и что «не стоит немецкой молодежи прививать чувство вины». В федеральной земле Баден-Вюртемберг депутаты от AfD попытались сократить объем средств, выделяемый на поддержание памятников жертвам нацизма, мотивируя это тем, что страна должна фокусироваться на позитивных моментах своей истории. Иными словами, борьба за немецкое прошлое и культуру памяти всё еще продолжается.