"Плохой немец, хороший итальянец". Как итальянское общество обсуждает коллективную вину за Вторую мировую войну

Это соглашение изменило не только военную и политическую ситуацию на Апеннинском полуострове, но и самовосприятие итальянцев: благодаря начавшейся после этих событий в 1943 году гитлеровской оккупации страна из соучастника глобальных преступлений стала «со-жертвой».

Для того чтобы лучше понять то, что произошло в Италии после войны и длится по сей день, вспомним события, предшествующие подписанию договора в Кассибиле.

Перемирие в Кассибиле

25 июля (по другим данным, 26-го) 1943 года 71-летний маршал Пьетро Бадольо был назначен председателем Совета министров Италии. Назначение одобрил король Виктор Эммануил III. На посту премьер-министра Бадольо сменил отправленного в отставку и спустя несколько часов арестованного Бенито Муссолини.

После высадки британских и американских войск на Сицилии жители страны предполагали, что новый глава правительства быстро положит конец войне: по некоторым подсчетам, к тому моменту в ней уже погибло около 300 тысяч итальянских солдат. Сам Бадольо хотел встретиться с Гитлером и попробовать как-то решить острые вопросы, читай — выйти из войны. Но договориться о встрече не удалось, а вскоре после этого Германия перебросила в Италию еще больше дивизий. Позднее стало известно о существовании немецкого плана на случай выхода Рима из войны на стороне национал-социалистов.

Бадольо был вынужден вступить в тайные переговоры с союзниками. Король Виктор Эммануил III и Бадольо до активизации переговорного процесса надеялись добиться наилучших условий капитуляции, одновременно с этим опасаясь (как впоследствии выяснилось, с полным основанием) мести Гитлера.

Договор был окончательно согласован 3 сентября в Кассибиле, а пятидневная пауза между подписанием и объявлением капитуляции требовалась на переброску частей союзников, что было требованием Бадольо.

Подписание перемирия буквально в последний момент предотвратило массированную — в ней должны были принять участие сотни самолетов — бомбардировку Рима, которую готовили союзники; возможно, «вечный город» постигла бы судьба Дрездена.

Объявлено о перемирии было только пять дней спустя. Вечером 8 сентября главнокомандующий союзными войсками генерал Дуайт Эйзенхауэр заявил в радиообращении, что итальянское правительство «безоговорочно сдало свои позиции». «Признавая невозможность продолжения неравной борьбы против сокрушительной вражеской силы и желая избавить итальянский народ от дальнейших ужасных страданий, итальянское правительство обратилось к командующему британо-американскими союзными войсками с просьбой о перемирии», — в свою очередь официально заявил Бадольо.

Одновременно с этим союзные войска высадились на юге материковой Италии. Их вход в Рим был фактически согласован, но из-за мгновенной оккупации северной и центральной Италии нацистами американцы в конце концов отказались от этого плана.

Виктор Эммануил III и Пьетро Бадольо бежали на юг Италии, оставив Рим гитлеровцам, куда те вошли почти сразу — 11 сентября. Измученные войной, подавленные, недоедающие и плохо одетые итальянские солдаты в массовом порядке (и по большей части без сопротивления) сдавались немцам, которые, мягко говоря, с ними не церемонились — расстреляно было около 11 тысяч пленных.

Сам Гитлер во всех выступлениях, посвященных ситуации на Апеннинах, утверждал, что Италия ничего собой в военном отношении не представляла, а вся «борьба» с союзниками в стране поддерживалась немецкими войсками.

В ответ на оккупацию в Италии возникло и быстро развивалось партизанское движение, но вермахт и войска СС отреагировали жестокими расправами над мирным населением. Около 600 тысяч итальянцев, включая огромное количество солдат, были отправлены в Германию на принудительные работы.

Итальянская вина или вина Муссолини

Страдания итальянского народа неоспоримы — за сравнительно короткое время гитлеровцы сумели причинить недавнему соратнику огромное количество бед и несчастий. Но как относиться к этим событиям с учетом времени правления Бенито Муссолини, когда его страна выступала на стороне Гитлера?

Итальянский писатель и журналист Флавио Виллани говорит, что местное население чувствует себя жертвой национал-социализма. Кроме того, Италия отмечает День освобождения от фашизма (25 апреля) — как и ряд других стран, пусть и в другую дату. «У нас нет перерабатывания вины, как в Германии. Поскольку после войны антифашистское движение всегда использовалось в политических целях, серьезные публичные дебаты были невозможны», — говорит Виллани, делая оговорку, что позиции правых и левых в Италии сильно разнятся в этом вопросе. Журналист проводит параллель: как и СССР/РФ, который(-ая) чувствует себя одновременно и жертвой нацизма, и победителем во Второй мировой войне, итальянские левые чувствуют себя жертвой и победителем в партизанской войне против фашизма. «Сейчас невозможно проводить какой-либо критический анализ тех событий», — говорит Флавио Виллани.

Историк Алессандро Салаконе придерживается схожего мнения, но делает небольшую оговорку. Он указывает, что на Италии лежит «определенная ответственность» за период войны до 1943 года, и важно об этом говорить вслух, чтобы не смягчать и не преуменьшать действия Муссолини.

Но при этом вопрос исторической вины Италии действительно редко поднимается в публичном поле, особенно в сравнении с Германией, хотя научные работы всё-таки существуют. Кроме того, эта тема изучается в школах, где рассказывается и о самом фашизме, и о тогдашних античеловеческих законах.

В публичном же пространстве Италии вопросы поднимаются в самых неожиданных аспектах — к примеру, как пишет исследователь Оресте Веронези, ряд итальянских политиков, включая недавно скончавшегося Сильвио Берлускони и ныне здравствующего депутата от популистского движения «Пять звезд» Роберту Ломбарди, заявляли и заявляют, что до союза с Гитлером фашизм был «здоровым явлением» и лишь потом выродился — и поэтому достоин осуждения.

В целом в Италии — и об этом пишут историки, включая Филиппо Фокарди, одного из ведущих современных ученых, — уже в первые послевоенные годы начали появляться мемуары и дневники военачальников, проигравших войну, но сумевших выжить. В этих книгах отчетливо проявлялся дух ревизионизма, который укреплялся за счет недомолвок в школьных учебниках.

Но вопрос итальянской вины, как говорит журналист Виллани, действительно существует, и наибольшие разногласия наблюдаются между разными политическими лагерями. Для левых «настоящей Италией» был рабочий класс, всегда боровшийся против фашизма, более умеренные отождествляли «настоящую Италию» с общей Италией времен национально-освободительного движения (Рисорджименто), завершившегося еще в 1871 году.

Но консенсуса в народе по поводу фашизма не было, хотя его поддержка совершенно точно не была позицией меньшинства — и в этом всё-таки сходятся все политические силы (возможно, за исключением завзятых маргиналов). То же самое касается и оценки союза с Гитлером — среди вменяемых политических сил, даже относящихся к крайним флангам, его осуждают буквально все.

Историк Фокарди в своей книге 2013 года (ее название приведем чуть ниже) рассказывает, что немного иначе действовала пропаганда союзников: они, в первую очередь при помощи радиоэфира, во время войны пытались в массовом сознании отделить режим от народа, переложив ответственность на первый и выставив именно Муссолини и его приспешников предателями Италии (эту точку зрения и тогда, и потом поддерживали антифашисты). И союзники войну в целом именовали не иначе как «войной Муссолини». В ответ сам «дуче» обвинил в предательстве монархию — в лице короля Виктора Эммануила III. Что интересно, частично эту точку зрения поддерживали и антифашисты — по крайней мере, Антифашистский фронт заявлял, что вина короля очень велика, и указывал, что ему следовало бы не бежать на юг страны, а возглавлять борьбу против оккупантов.

В итоге в стране под влиянием различных политических сил был запущен процесс (по определению того же Фокарди) «персонализации вины», в котором итальянцы вновь отчуждались от фашизма как такового, а собственно вина возлагалась сугубо на Муссолини. Речь идет как о союзе с Гитлером и оккупационных войнах, так и о чуть более локальных (но не менее отвратительных) явлениях — к примеру, антиеврейских законах. И в контексте «нежеланной войны» итальянский солдат изображался воплощением страдания.

И здесь самое время привести название книги Фокарди: «Плохой немец и хороший итальянец: снятие [с себя] вины Второй мировой войны» (Il cattivo tedesco e il bravo italiano. La rimozione delle colpe della seconda guerra mondiale). В результате в стране начали формироваться два понятия, обозначенные в названии: поведение немецких варваров, «бесчеловечных машин», демонизировалось (к чему в целом нет вопросов), а итальянцы за счет перенесенных с 1943 года страданий представлялись «мягкими», «человечными» и «хорошими» на фоне, во-первых, самих немцев, а во-вторых, — на чем особо настаивали левые, — слабого монарха.

Насколько это соответствует правде, а точнее, не соответствует, — очевидно.

Наконец, в стране было более-менее единое мнение по поводу выдачи предполагаемых преступников режима Муссолини (сам он был расстрелян 28 апреля 1945 года), а точнее, нежелательности их выдачи — что и произошло. «И до сегодняшнего дня мы ощущаем тяжесть отсутствия «итальянского Нюрнберга» и сложность публичного разговора об итальянских военных преступлениях», — резюмирует журналист Оресте Веронези.

Итальянские уроки

На просьбу сравнить тогдашние Италию и Германию и нынешние Россию и, к примеру, Беларусь историк Алессандро Салаконе отвечает отказом. «Я не склонен проводить параллели между историческими эпохами: мне кажется, что профессионально это не очень правильно для историков. Думаю, что Россия сегодня — это не Германия 1940-х, а Беларусь — не Италия. Контексты очень разные», — говорит Салаконе.

Спорить невозможно: какими бы преступными ни были действия нынешнего кремлевского режима в Украине, а ранее — в Грузии и Чечне, до масштабов гитлеровской Германии Путину далеко (хотя российская пропаганда приемы и риторику Третьего рейха буквально копирует). Беларусь же своими силами вообще не ведет никаких боевых действий.

Вопрос тем не менее в другом. Предполагаемая смена режима в РФ, как ожидается демократической общественностью, должна привести как минимум к официальному признанию вины, и если не на уровне Вилли Брандта, преклонившего колени в Варшаве (хотя вспомним, что это произошло лишь в 1970 году — 25 лет спустя после окончания войны), то хотя бы на уровне официальных заявлений. Вопрос репараций не затрагиваем, это отдельный процесс.

Но дело в том, что признание вины — удел сильных, и таких людей и государств в мире совсем немного. Возможно, произойдет так, что после вероятного поражения Кремля в войне и смены режима обновленная Россия захочет себя выставить глобальной жертвой путинизма и лично Путина (всё вышеприведенное относится и к Беларуси и Александру Лукашенко), которого к тому моменту во власти неизбежно не будет. Возможно, и в живых в силу естественных причин тоже не будет.

И в этом случае все быстро и с удовольствием забудут, что и путинизм как таковой, и поддержка всех кремлевских войн были в РФ 2000–2020-х годов позицией большинства.

Не исключено, что так и произойдет. Пример в истории есть.