"Ночью мы слышали, как рушатся соседние дома". Как живут херсонцы по оба берега Днепра после подрыва Каховской дамбы

«Я устала смотреть на слезы стариков»

Наталья, 44 года, безработная, Голая Пристань

— У нас с детьми больше нет дома, он превратился в гору мусора — стены размыло водой, всё рухнуло. Меня с детьми друзья зовут в Херсон, в их пустующие квартиры. Но как нам туда попасть? Только на воздушном шаре — никогда Херсон не был от нас так далек. Эх, не разбомбили нас россияне, так утопили. Мы еще более-менее трудоспособного возраста, мы еще как-то выкрутимся. А что делать старикам? Я устала смотреть на их слезы. Сердце просто разрывается. Многие из них одиноки, а теперь еще и бездомные. И их таких очень много.

От нашего еще не так давно цветущего города осталось менее 20 процентов уцелевшей территории. Многие улицы до сих пор стоят в воде. Была в родительском доме — там сейчас воды по пояс, а затапливало их вместе с крышей. Едешь на машине по городу или плывешь на лодке — вокруг рухнувшие дома. Если стены и устояли, то внутри вся мебель и вещи всё равно испорчены — все вытаскивают свое добро на улицу, выкидывают.

С ужасом думаю о погибших стариках, спасти удалось немногих. А сколько их утонуло, тоже неизвестно. И узнаем ли мы хоть когда-нибудь правду об этом, тоже непонятно.

Единственное, что я успела забрать, когда вода наступала, это документы и остатки денег, детям схватила немного одежды. Себе ничего не успела взять. Но самое обидное — у меня не осталось ни одной фотографии, россияне «обнулили» всю мою прожитую жизнь. У меня нет теперь ни детских фотографий, ни родительских — никаких. Я в грязи откопала свой компьютер. Одна надежда, что удастся с жесткого диска электронные фото достать, хотя бы наших детей.

Мы живем в селе неподалеку от города. Знакомые пустили нас к себе. Раз в несколько дней я езжу в Голую Пристань. Остатки моего дома всё еще стоят в воде, но кое-где во дворе уже подсохло. Я раскапываю глину и горы мусора и ищу в этом свои вещи. Вчера отрыла две литровые бутылки подсолнечного масла — повезло, что они были плотно закрыты. Иногда нахожу уцелевшие банки с консервацией. И так многие: приезжают в свои дворы и роются в мусоре. А как иначе? Купить всё с нуля не каждому под силу. Электрочайник, холодильник, стиралка — откуда на всё это взять деньги?

Россияне тут всем «утонувшим» по 10 тысяч рублей (около 100 евро) обещают. Я тоже заявление написала. Пусть хоть что-то возместят из того, чего я из-за них лишилась. Ну и на снаряды, чтобы нас убивать, у них меньше денег останется. Хотя это, конечно, копейки. Чтобы получить больше, нужно согласиться на русский паспорт. Я не хочу.

Мы уже тут как зомби. Спать невозможно — постоянно мысли в голове крутятся, как жить дальше. А еще картинки разрушенного города, плачущих людей. Но мне плакать нельзя — на меня дети и старики смотрят. Мы несколько суток на чердаке у родственников просидели, когда максимум воды был. Ночью в тишине, когда нас не обстреливали, мы слышали, как рушатся соседские дома. У меня внутри всё холодело от ужаса. Я смотрела на своих детей, спящих на куче одеял и чужих вещей, и молилась, чтобы этот дом не сложился, как те, что рядом.

Я, конечно, знала, что русские военные — придурки, но что они устроят катастрофу и утопят разом столько народу, я, честно, не ожидала. Всё время думаю: что мы русским сделали такого, что они над нами так издеваются? Причину не могу понять. За что и ради чего всё это?

«Не могу привыкнуть к смерти молодых людей»

Вера, 79 лет, пенсионерка, Херсон

— Ох, Оля, не хочу жаловаться, но мне настолько неважно, что я просто каждый день теряю последние силы. Чувствую себя так же, как осенью прошлого года, когда со мной случился инсульт. Я хоть и стараюсь настраиваться на хорошее, но, похоже, мой организм сдается из-за непрерывного стресса. Дом, в котором я прожила половину своей жизни, затопило. До моего этажа вода не дошла, но в моей квартире, как и у соседей, всё покрылось плесенью.

Уничтожено всё, с чем я не смогла расстаться, когда мои родные умоляли меня уехать из Херсона еще в период оккупации.

Мое жилье не разбомбили, но жить в нем нельзя. Нет ни водопроводной воды, ни газа, ни электричества. На улице и на первом этаже по-прежнему стоит вода. Теперь я живу в доме своей дочери, она давно выехала.

Изматывает меня и противовоздушная сирена, гудит постоянно. А я всё равно не могу никуда уйти со своим здоровьем. Поэтому просто молюсь, чтобы сюда не прилетело. Всё время думаю, какое счастье, что мой муж умер до начала войны. Не представляю, как бы он смог пережить всё происходящее.

Вчера похоронили Юру, сына моей подруги. Он меня постоянно навещал, бегал за продуктами. Они на Острове (район Херсона. — Ред.) жили. Во время очередного прилета его ранило осколками ракеты. Он не сразу умер, маме сказал только, что сил у него больше нет. Как Таня плакала! Он у нее один. А я плакала вместе с ней. Я на такси приехала к моргу, привезла Юре цветы. На кладбище нам не разрешили ехать, только матери. Говорят, что стоит только небольшой группе людей в одном месте собраться, русские туда сразу же стрелять начинают. Таня в себя прийти не может, не знаю, как она будет жить после этого. Говорит, дали ей с сыном на кладбище попрощаться, приоткрыли гроб, она на его лицо только несколько секунд успела посмотреть — торопили ее, боялись прилета.

Я на такси пока ехала к моргу, плакала. Боже, как разрушили обстрелами наш город… Война есть война, и конца-краю ей не видно. Уже давно бы она закончилась, если бы кто-то действительно хотел помочь Украине. А так никому наша страна не нужна, поддерживают ее лишь настолько, чтобы ослабить Россию, но не победить.

Похоронили мы и ребенка моих друзей, 40-летнего Сашу, он погиб на фронте. Я не могу привыкнуть к смерти молодых людей. У меня ощущение, что эта война надолго,

она погубит еще много наших детей. Таня после похорон плакала, говорит: «Ты не представляешь, сколько на кладбище крестов с флагами, насколько оно разрослось».

Друзья и родные меня не оставляют, постоянно кто-нибудь звонит, да только радости ни у кого больше не осталось — одни слезы.

«Где люди собираются, туда русские и стреляют» 

Евгений, 45 лет, предприниматель, Херсон

— Мы с женой и сыном решили уехать из Херсона, уже купили билеты на поезд. Поедем в Закарпатье, подальше от обстрелов. Там сейчас можно арендовать дом с последующим выкупом сразу со всей мебелью и техникой. Многие люди там в начале войны уехали за границу, оставили всё как есть. А мы же вообще без ничего — всё утонуло в нашем доме. Сначала он стоял, но на третий день наводнения обрушился.

Ой, подожди… Раз, два, три… Восемь секунд. Километра три, значит (на фоне слышен гул, следом — взрыв. Потом еще и еще один). Я хотел подать документы на компенсацию, но сейчас огромные очереди, людей пострадавших очень много, пока решил повременить с бумагами. Хотя в Херсоне с начала войны осталось процентов 20 населения, улицы пустые, но в очереди народу много собирается. В очередях опаснее всего — можно погибнуть от прилета. Где люди собираются, туда русские и стреляют.

Бизнеса у меня тоже больше нет. В мое предприятие прилетел фугасный снаряд, и всё оборудование и материалы сгорели. Так что в Херсоне меня больше ничего не держит. Придется начинать жизнь на новом месте.

«Паспорт я взяла одна из первых в Голой Пристани…»

Ирина, 53 года, безработная, Голая Пристань — Скадовск

— У нас всё хорошо. Скадовск — прекрасный город, постоянно бесплатные концерты идут, дороги ремонтируются. Мне здесь очень нравится, часто мы гуляем у моря — народу здесь много, работают кафе, аквапарк. Мы здесь сняли квартиру у знакомых, которые уехали в Европу, когда началась война. Ну как сняли… Просто живем здесь и присматриваем, чтобы мародеры ничего не утащили.

Когда случилось наводнение, наш дом затопило. Он устоял, но по стенам пошли трещины, пол вздулся. Не знаю, рухнет дом со временем или выстоит. Но жить в нем, когда он в таком состоянии, опасно. Внутри везде плесень. Очень жаль диваны, только перед войной купили новые. Сейчас всю мебель выбросили — разбухла, воняет болотом. Вещи почти все мы увезли при переезде в Скадовск. А те, что оставались в нашем доме, использовать невозможно. Я уже их и стирала по несколько раз, и хлоркой обрабатывала — всё равно запах болота остался.

Целыми днями я мотаюсь по разным структурам, оформляю все возможные пособия и гуманитарку. Еды, круп и консервов у нас теперь столько, что на полгода вперед хватит. Гречка и консервы уже надоели. Паспорт я взяла одна из первых в Голой Пристани, поэтому у меня нет проблем с получением денег.

Не так давно купили хорошую иномарку за 600 тысяч, накопили за счет всяких выплат наличными. Сейчас хотим на жилищный сертификат купить квартиру в Крыму или Краснодарском крае. Хотя далеко уезжать от родного дома нет желания, вдруг его отберут. Мы уехали в Скадовск в начале года, но все выплаты для пострадавших от наводнения тоже получили. Сказали, что только переехали, потому что наш дом затопило и мы лишились всех вещей. Там надо было двух свидетелей привести, но мы договорились со знакомыми.

Сейчас ждем, когда россияне начнут вносить все оставленные украинцами дома и квартиры в свой реестр, после этого хотим занять квартиру, в которой живем, уже как полноценные хозяева. Я думаю, что бывшие собственники сюда уже не вернутся, потому что Скадовск — это Россия. В смысле — временно? Нет, я уверена, что навсегда.

Больше статей о происходящем в России и в мире читайте в «Новой газете. Европа».