Дальняя дорога на дальнюю дугу: зачем Лукашенко ездит в Китай, Иран и Зимбабве

Впрочем, о прорыве Лукашенко говорил и за две недели до того с председателем КНР Си Цзиньпином, вспоминая заключенное осенью прошлого года в Самарканде соглашение о всепогодном и всестороннем партнерстве. В общем, «хинди-русси бхай бхай», свита аплодирует и умиляется, государственное телевидение захлебывается от восторга. Не только Путин в России, но и другие страны счастливы принимать у себя Александра Лукашенко и строить с Беларусью счастливое совместное многовекторное будущее.

Шаганэ ты мое, Шаганэ

Многовекторное — слово, которое очень любят правители стран-изгоев, находящиеся под мировыми санкциями вместе со своими государствами. Встречаясь друг с другом или выступая перед местным чиновничеством, они всегда говорят о многовекторности внешней политики. Как правило, это означает одно: отсутствие связей с западным миром и вынужденные союзы с такими же изгоями. Александр Лукашенко, к примеру, еще осенью 2020 года объяснил свое понимание многовекторности: «Мы констатировали непреклонный факт, что сегодня у нас — у России и Беларуси, у Путина и Лукашенко, — других друзей нет. И вы помните, я давно сказал (хихикали СМИ России), что придет время, когда мы с президентом России спиной к спине будем стоять и отстреливаться. Всё произошло. Поэтому Россия — наша, русские люди — это наши. Да, это две страны, но произраставшие из одного корня. Вот вся политика. Мы будем делать всё, что выгодно для нашего народа, не создавая никому никаких проблем. Вот и вся многовекторность».

С Ираном, хоть и не спиной к спине, но действует тот же принцип. Встреча Лукашенко и Раиси, а затем Лукашенко и верховного лидера аятоллы Али Хаменеи, — это взаимная поддержка изгоев, которых не пускают дальше прихожей в цивилизованном мире. Они говорят о том, как нужны друг другу, о стратегическом партнерстве и об успешной торговле, объем которой в 2022 году составил 100 миллионов долларов. 

Но умалчивают, что по сравнению с максимумом в 2018 году, когда товарооборот составил 154 миллиона, цифры уменьшились в полтора раза,

а уж по сравнению с торговлей Ирана с Китаем (32 миллиарда долларов товарооборота за 2021 год), ОАЭ (21 миллиард) или Турцией (12 миллиардов) — это и вовсе статистическая погрешность. Да и с бизнес-проектами у Беларуси и Ирана как-то не сложилось.

В середине «нулевых» Александр Лукашенко и Махмуд Ахмадинежад побывали друг у друга в гостях с официальными визитами (обоих больше никуда не приглашали) и договорились о сотрудничестве. Беларусь получила доступ к иранской нефти: «Белоруснефть» и Национальная нефтяная компания Ирана в 2007 году подписали соглашение на 50 миллионов долларов — белорусские специалисты должны были разрабатывать месторождение Джуфейр. Но в 2011 году Беларусь вышла из проекта из-за очередных санкций против Ирана.

А еще раньше был «Саманд». Договор белорусских властей с иранской компанией Iran Khodro предполагал производство иранского автомобиля «Саманд» на мощностях белорусского завода «Юнисон». Планировалось производить до 25 тысяч машин в год. На открытие производства приехал министр промышленности Ирана, пришли чиновники и дипломаты — в общем, ленточку перерезали в торжественной обстановке. А спустя пять лет производство закрылось, да еще и с убытками. Вице-премьер Владимир Семашко объяснял: «За пять лет работы только около тысячи автомобилей было произведено и продано, и то под моим нажимом: в МВД, еще куда-то, в госструктуры. Потому что не покупают. И цена слишком высокая для такого класса автомобилей, и модель устаревшая». И еще был иранский долгострой — неудачная попытка построить в Минске многофункциональный комплекс, который в прошлом году Лукашенко велел отдать под белорусский торговый центр. Вот и всё партнерство. Но встреча Лукашенко и Раиси была такой теплой и многословной, будто и не было никаких провальных проектов, а сплошные удачи и многомиллионная прибыль в казну обоих государств.

— Вероятно, Лукашенко и Раиси объединяет поиск обхода санкций, — рассказала «Новой газете Европа» политолог, кандидат исторических наук, исследователь Центра исследований Восточной Европы университета Юстуса-Либиха Роза Турарбекова. — Кроме того, Беларуси всегда была привлекательна нефтедобыча. С логистической точки зрения иранская нефть — не совсем то, что необходимо, но могут быть варианты вроде своп-операций или чего-либо в этом духе. Еще в начале века Беларусь и Иран пытались об этом договариваться. Кроме того, переговоры Лукашенко и Раиси могут включать и такой элемент, как военно-техническое сотрудничество. Еще в 2005–2007 годах при Ахмадинежаде речь шла о том, что Беларусь предоставляла образовательные услуги для подготовки иранских военных кадров и услуги по ремонту старых видов советского вооружения. Тогда речь шла о комплексах С-200, а сейчас, возможно, и С-300. Возможны перспективные направления по строительству либо заводов, либо сборок беспилотников. 

Сама по себе Беларусь как рынок не представляет для Ирана большого интереса. Как посредник — может быть, но она тоже находится под санкциями, касающимися торговли оружием. С прагматической точки зрения Беларусь мало что может предложить Ирану сейчас.

У Ирана действительно богатая история обхода санкций — как успешная, так и неуспешная, — и, возможно, Тегеран чем-то может поделиться или заняться общим поиском обходных путей. До недавнего времени иранское руководство было занято исключительно подавлением протестов. И если посмотреть на внешнеполитическую повестку Ирана, то это один из первых визитов после этих акций. Иран подвергается сейчас особенно жесткой критике за подавление протестов. В сложившемся контексте Иран и Беларусь являются естественными союзниками. И визит Лукашенко именно сейчас, в свете критики и ужесточения санкций, скорее носит идеологический характер. Это пропагандистски-политическое мероприятие. Слов в белорусско-иранских отношениях всегда было много, очень звучных и цветистых, но они всегда оборачивались пшиком. Максимальный товарооборот составлял 154 миллиона долларов. Но это смешная цифра, учитывая потенциал Ирана. Приблизительно такой же объем торговли у Беларуси с Афганистаном. Поэтому, кроме пропагандистской реляции, я ничего тут не вижу.

Чертова дюжина и «Великий камень»

Последний мартовский визит Александра Лукашенко в Китай был тринадцатым по счету. Больше — только в Россию. Первый визит в Пекин в январе 1995 года, меньше чем через полгода после избрания президентом (да, был в Беларуси и такой случай: честные президентские выборы, на которых белорусы выбрали Лукашенко, — но это случилось очень давно, в 1994 году). Тот визит был в принципе одним из первых в качестве президента. В Китае за это время сменились три председателя, но все с большой симпатией принимали Александра Лукашенко. Правда, сами побывали в Беларуси лишь дважды: в 2001 году в Минск приехал Цзян Цзэминь, а в 2015 — Си Цзиньпин. К последнему до пандемии Лукашенко ездил ежегодно: в 2015, 2016, 2017, 2018 и 2019 годах.

Еще в 2016 году в Китае Лукашенко говорил, что в начале девяностых предлагал сделать из Беларуси страну китайской модели с руководящей ролью партии: «Не разрушать существующую систему. Сохранить и партию, и государственное устройство. Но у нас тогда слишком много было либералов, которые избрали западный путь развития, и в парламенте меня не поддержали. Интуитивно еще тогда — до своего президентства — я понял, что будущее нашей планеты за Китаем. Как видите, я не ошибся». Как ни странно, при всей прагматичности китайских руководителей такого рода признания льют им бальзам на душу, и идеологически близкая европейская страна может рассчитывать на некоторые жесты — как правило, больше церемониальные, чем щедрые. То есть принимать Лукашенко в гостях — сколько угодно, чашка чаю и горсть риса для него всегда найдется, как и время послушать восторги по поводу китайского экономического чуда. Но в том, что касается денег, всё не так просто.

После неудачной попытки выпускать иранские «Саманды» настала очередь китайского автопрома. Одновременно с прекращением выпуска иранских автомобилей было создано белорусско-китайское предприятие «Белджи» для выпуска в Беларуси китайских автомобилей Geely. С 2013 года их собирали на площадях борисовского завода «Автогидроусилитель», а в 2017 году открыли новый завод с проектной мощностью 60 тысяч автомобилей в год. Лукашенко, перерезая по привычке ленточку, говорил тогда, что сбылась его мечта: выпускать в Беларуси легковые автомобили («Саманд» был легкомысленно забыт, сердце красавицы склонно к измене). И снова что-то пошло не так. К декабрю 2020 года был выпущен юбилейный 50-тысячный автомобиль. Проектная мощность оказалась бессмысленно преувеличенной. А потом и вовсе в дело вступили санкции.

В августе 2022 года тогдашний министр промышленности Беларуси Пётр Пархомчик сказал, что даже прежние объемы производства восстановить пока не получится, поскольку, как выяснилось, многие комплектующие Китай сам получает из Европы и США. И теперь, когда Беларусь находится под действием санкций, с поставками появились проблемы. 

Впрочем, санкции коснулись не только завода «Белджи», но и другого, самого амбициозного белорусско-китайского проекта — индустриального парка «Великий камень».

«Камень» этот был заложен в Смолевичском районе недалеко от Минска в 2011 году. Предполагалось, что это будет свободная экономическая зона для высокотехнологичных и инновационных производств и исследований, но очередь в Смолевичский район почему-то не выстроилась. Льготы росли, а требования уменьшались. В 2017 году, к примеру, резидентов «Великого камня» освободили от налога на прибыль на 10 лет, а от земельного налога — на 50 лет, производимые товары — от «ввозного» НДС. Да и объем инвестиций снизили с первоначально заявленных 5 миллионов долларов до полумиллиона. Но и это не помогло.

— Первоначально предполагалось, что Китай со своими инвестициями придет в Беларусь и создаст новые рабочие места для белорусов, — объясняет Роза Турарбекова. — Но выяснилось, что речь идет совсем не об этом. Когда мы проводили исследование с одной из моих коллег, она много общалась с китайскими экспертами по поводу белорусско-китайских отношений. Это был очень интересный опыт. Я занималась белорусской стороной, она — китайской, и мы увидели объемную картину. Так вот, китайцы считали, что провалы проектов в Беларуси связаны с неповоротливостью белорусской экономической системы, советским стилем руководства, с неприспособленностью законодательства к современным трендам. И даже «Великий камень» не был реализован в полной мере. Китайские эксперты говорили, что белорусы не креативны, что у чиновников полностью отсутствует рыночное мышление. И китайцы поняли, что бизнес здесь не сделаешь. Китайская модель основана на рынке. Даже при партийном руководстве законодательство, регулирующее экономику, абсолютно соответствует тенденциям современного рынка. Китайцы были шокированы архаичностью белорусского управления. Кроме того, Китай расценивал свое присутствие в Беларуси как возможность для торговли и экспорта китайских товаров на рынки Европы и ЕвразЭС. Но когда в рамках ЕвразЭС было принято решение о том, что продукция свободных экономических зон для попадания на его рынок должна иметь определенный процент локализации, китайцы поняли, это им не подходит. Отсюда и бесконечные ряды непродаваемых машин завода «Белджи» — это провал торговли не только с Европой, но и с Россией. Хотя изначально «Великий камень» предполагался как производственная кооперация на основе новых технологий. 

«Камень» стоял, пока не было разрешено регистрироваться там юридическим лицам не только из Китая и Беларуси. Вот тогда он ожил, туда пришла Европа, и что-то сдвинулось с места.

Но потом наступил 2020 год с протестами, репрессиями и последующими санкциями, и на этом, я бы сказала, история заканчивается. Не знаю, будет ли возрождение или новый этап, но пока я не вижу даже намека на это.

Партнерство состоится при любой погоде

Не самые удачные бизнес-проекты, крупный для Беларуси, но ничтожный в масштабах Китая товарооборот (по словам посла КНР в Беларуси, за 2022 год он составил 5,08 миллиарда долларов), практически закрывшийся сухопутный коридор для грузов — сотрудничество с Беларусью явно не является приоритетом для Китая. Тем не менее, осенью прошлого года после встречи на полях саммита ШОС в Самарканде Беларусь и Китай подписали декларацию о всепогодном и всестороннем стратегическом партнерстве. Первый вице-премьер Николай Снопков потом объяснял, что это высшая точка возможного сотрудничества, что в Китае больше 20 уровней партнерства, и самое главное — всепогодное — до сих пор было подписано только с Россией и Пакистаном. Беларусь — третья страна с подобным уровнем партнерства и доверия.

Но такой уровень никак не сообразуется с торговыми и инвестиционными объемами, да и для грузов Китай нашел обходные пути. Понятно, что нужно Беларуси от Китая, — деньги. На том же самаркандском саммите Лукашенко, который во время пандемии заходил без маски даже в «красные зоны» больниц, впервые надел маску — да еще и с флагом Китая — для встречи с Си Цзиньпином. Это лучшая иллюстрация того, что по отношению к Китаю Лукашенко испытывает некоторую робость и готов отказываться от собственных привычек (с масками он боролся всю пандемию). Но что может быть нужно мировому экономическому гиганту от небольшой, небогатой, непредсказуемой, да еще и оказавшейся под санкциями страны?

— Китай всегда искал страны, которые могли сразу попасть в зависимость от его кредитов, и строил там инфраструктуру, она находилась в его руках, — говорит Роза Турарбекова. — На Кавказе такой страной стала Грузия. Возможно, у руководства Китая были надежды, что Беларусь может стать одной из таких стран, встроенной в инициативу Си Цзинпиня «Один пояс — один путь». Кстати, продвигая эту свою идею, Си Цзинпинь не гнушается «младшими партнерами». Он все эти государства посещал и внушал мысль, что большой Китай сотрудничает даже с маленькими странами. Это рождало у многих иллюзию, будто они находятся на пике проекта, и это сулит новые возможности. Что же касается всепогодного партнерства, то это всего лишь декларация. С точки зрения международного права она ничего не значит. Среди правительств тех стран, которые делают акцент на сотрудничестве с Китаем, это очень популярно — гордиться достижениями в виде деклараций. А для Китая все эти «всесторонние, всеобъемлющие, всепогодные» — нечто вроде системы поощрений, придуманной для младших партнеров, чтобы они чувствовали свою избранность среди всех остальных. Хотя в действительности это момент церемониальный, мало что значащий с прагматической точки зрения. Китайские эксперты по международным отношениям откровенно говорят, что их страна может признать важными стратегическими партнерами только равных себе по потенциалу: США, Евросоюз, наполовину — Российскую Федерацию. Наполовину — потому что если сам Китай, как утверждают местные эксперты, в военно-политическом отношении является «полусверхдержавой» ввиду ограниченности ядерного потенциала; Россия в этом отношении — настоящая сверхдержава. Но только в этом: в экономическом, социальном, технологическом отношениях Китай уже не признает Россию равной себе. А относительно всех остальных — это риторика, идеология, нацеленная на привлечение всё большего количества партнеров для реализации инициативы «Один пояс — один путь». И еще — чтобы не оказаться в некоторой экономической изоляции. Ведь перед избранием Дональда Трампа президентом США в администрации Обамы предполагалось исключение Китая из многих мегарегиональных проектов. План «Один пояс — один путь» был ответом. Кроме того, нельзя забывать о коррупционной составляющей. Можно вспомнить Китай и Шри-Ланку, Китай и Грецию, реализацию китайских проектов на Кавказе, в Африке, в Центральной Азии. 

В Афганистане был очень громкий скандал, когда тендер по освоению месторождений был выигран через взятку. Это не было случайностью, это повсеместная практика Китая. А если в целом — Китаю интересны все, это глобальный игрок.

Кстати, перед поездками в Китай и Иран у Александра Лукашенко был еще один официальный визит — в Зимбабве в конце января. Тоже с перерезанием ленточек и обещанием крепить связи. Всю эту географическую чехарду белорусские дипломаты красиво называют «странами дальней дуги». Хотя на самом деле, главное — это общение идеологически близких (президент Зимбабве Эмерсон Мнангагва сказал, что с первой встречи у них с Лукашенко выработалась какая-то «химия», и они поняли: они одинаково смотрят на вещи). А в аэропорту Хараре, когда Лукашенко улетал из Зимбабве, его провожал козел — с попоной и выкрашенными в красный цвет рогами, копытами и хвостом. Оказалось, козел — в штате роты почетного караула. Тоже, между прочим, идеологически близкий.

НГ Больше статей о происходящем в России и в мире читайте в «Новой газете. Европа».