"Стало ясно, что наша гибель - это только вопрос времени": история журналистки из Бучи

Свою историю Евгения Бобрик поведала украинскому изданию Vogue. Далее от первого лица.

В последнее время я постоянно даю комментарии, записываю интервью и отвечаю на вопросы о том, как удалось спастись. Каждый раз, когда рассказываю об этих днях, плачу. Друг посоветовал: чтобы перестать плакать, надо рассказать все это сто раз. Пожалуй, я еще не дошла до этой цифры, но чувствую, что осталось не так уж много.

Мой дом в Буче стоит на расстоянии примерно восьми километров от аэродрома в Гостомеле, поэтому война началась прямо над моей головой. Дом спроектировал и построил мой муж. Он архитектор и дизайнер. Поэтому дом очень элегантный, легкий и прозрачный. В нем нет подвала, но есть огромные панорамные окна и деревянные стены. Никто не рассчитывал, что здесь нужно будет скрываться от российских мин и снарядов. Поэтому уже после обеда 24 февраля мы должны были переехать к друзьям, которые жили еще ближе к аэродрому, но у них по крайней мере был подвал. Там мы и пробыли 14 первых дней войны.

Мне трудно сказать, как развивалась ситуация снаружи, в городе, потому что свет исчез почти сразу, связь тоже. Был короткий эпизод, когда появился интернет, но света тогда уже не было, и мы ловили сигнал только когда включали генератор. А это случалось очень редко, потому что бензина было мало, а мы должны были еще набрать воды и хотя бы немного зарядить телефоны.

Сначала мы с ужасом смотрели видео, которые снимались с балконов домов в километре от нас, которые выкладывали соседи в чатах наших улиц. На них "элитный десант" бродил между нашими соснами, словно стадо баранов, и хотя на героев "Черного ястреба" они были совершенно не похожи, стало ясно, что война подошла к нам вплотную. Однажды снаряд попал в дом в соседнем квартале. Этот звук был громче других.

Постепенно дом без света и отопления остывал, с 8 марта не стало газа. Было холодно, темно, а постоянные взрывы в какой-то момент даже перестали пугать. Мы экономили воду, еду, пытались выгуливать собак неподалеку от дома. Читали, готовили еду, играли в шахматы, учили детей вязать, делали все, чтобы не думать о том, что нас скорее всего ждет. Моя дочь рисовала портретные очерки жителей нашего подвала. Если бы все удалось унести с собой, думаю, могла бы получиться интересная серия "14 первых дней войны в бучанском подвале".

Не было связи, и, чтобы узнать новости, мы садились в машины и включали радио. Мы не знали точно, что происходит в городе. Но было ясное понимание: если нам не удастся уехать, то наша гибель – это только вопрос времени. В подвале нас было 12 человек, пять собак, два кота и один попугай.

Еще несколько месяцев назад я могла бы посоветовать, где лучше парковаться в центре Вены и купить туфли Prada за смешную цену, а сегодня могу консультировать, сколько воды можно натопить из ведра снега (спойлер – немного), когда начинать рыть ямку в газоне вместо туалета, когда в доме нет воды (с первого дня), что готовить, чтобы было много пищи, которая долго не портится без холодильника (суп), и как помыть кастрюли и посуду на 12 персон в двух литрах воды (повторить не смогу, но точно знаю, что это реально).

Изредка приходили известия: кто-то смог вырваться, чью-то машину расстреляли. Наконец-то, 4 марта, мы сделали первую попытку эвакуироваться. Наши автомобили были обстреляны. Сначала из автоматов, потом в мой Jaguar попали из гранатомета. Я выскочила из авто, когда капот уже пылал. Девушку на пассажирском сиденье ранили. Пока мой муж оттаскивал ее из-под огня, мы с ее дочерью прятались за машиной. Потом – видимо, пока россияне перезаряжали оружие – мы успели перебежать через дорогу и заскочить в другую машину. Даже померанского шпица спасли. Пришлось возвратиться в укрытие.

К счастью, сосед, бывший парамедик, увидел, как мы тянем раненую, и пришел на помощь. Он сообщил, что у раненой внутреннее кровотечение и пуля в животе. Скорая отказалась к нам ехать, потому что все улицы простреливают россияне и не обращают внимания, скорая ли это или авто с детьми, в чем мы впоследствии тоже убедились. Удалось дозвониться до нашего друга терроборонца – хозяина подвала, в котором мы сидели. Рискуя собственной жизнью, он доставил раненую в Ирпенский госпиталь. Позже друг направил нам сообщение, что город в оккупации и возможности уехать нет. Мы должны были сидеть тихо, не выходить из дома и ждать. Дальше связи с ним не было.

Во второй раз мы уехали, когда из Бучи уезжала первая эвакуационная колонна. Ехали в Киев восемь часов. Это были самые страшные восемь часов моей жизни. Колонна очень медленно ползла через изуродованный город, мимо разрушенных домов, расстрелянных автомобилей с надписью "дети", с белыми простынями и красными крестами. Никогда не забуду, как увидела на обочине у велосипеда труп мужчины, который уже начал присыпать снег. Мы проезжали через блокпосты россиян. На одном из них нас заставили открыть багажник и приказали мужчине держать нашу собаку, уже почти не ходящего 13-летнего резеншнауцера: "А вдруг он меня покусает". Пес был едва жив – в холодном подвале он заработал воспаление легких, но, к счастью, уже поправился. 

Все это время мне звонила подруга, постоянно повторявшая "все будет хорошо, вы доедете, вас не расстреляют". Все наши друзья, родные, все знакомые волновались и ждали. Я уверена, что мы выжили только потому, что они нас так ждали. Они выпросили нас у этой войны. Самым страшным во все эти дни было ожидание смерти, понимание ее неотвратимости. А также чувство вины за то, что со мной погибнет моя дочь, 15-летняя талантливая красавица, постоянно повторявшая, что не обвиняет меня в том, что я не уехала с ней раньше, что не отправила ее куда-то тогда, когда это еще было возможно, когда меня об этом умоляли мои друзья из-за границы. Она говорила "мама, ты все сделала правильно, мы вместе, мне не страшно". Но я знала, что это не так. Именно это чувство вытолкнуло меня из подвала 9 марта, заставило снова сесть в авто и попытаться спасти нас всех.

Потеряв все документы, все вещи и все нервы, мы с дочерью пришли на границу с Польшей, имея при себе пакет с кормом для собак, бутылку воды, старый ноутбук, две книги ("Портрет Дориана Грея" и "Хоббит"), двоих собак и учебники по английскому. Польская пограничница, которой мы с дочерью по требованию показать любой документ, продемонстрировали в телефоне не очень качественное фото наших паспортов и рассказали историю их потери, сначала обратилась к коллеге с вопросом "что такое гранатомет", а потом спросила, где я была, когда в мою машину попал этот гранатомет. Потом молча открыла нам турникет. Теперь мы в Польше, мы в безопасности.

Для жителей России у меня нет других слов, кроме самой употребляемой цитаты этого сезона: "Русский военный корабль, иди на **й!"