Эдгар Ринкевич: «У нас на дворе средневековье, только цифровое»

Вы окончили факультет истории и философии. Какой исторический период более всего привлекал вас в годы учебы?

Их было два: Средневековье и Латвия между двумя мировыми войнами. В своей бакалаврской работе я писал о том, как латвийская пресса отображала события, связанные с подписанием в 1938 году Мюнхенского соглашения, предусматривавшего раздел Чехословакии. Меня интересовало, как люди реагировали на стремительные перемены, которые происходили в мире. Я пытался понять стратегию принятия решений и то, как все это преподносилось обществу. Людям сообщали, что Европа в огне, там кошмар и ужас (так оно и было), но благодаря нашему мудрому вождю, нашему мудрому правительству и нашей мудрой политике нейтралитета с Латвией все будет хорошо. Хотя на самом деле донесения послов были все более и более тревожными, и власти осознавали, что далеко не все в порядке.

Что до Средних веков – они занимали меня всегда. Мне кажется, у нас на дворе сейчас тоже средневековье, только цифровое. Бушует эпидемия, люди не знают, как с ней справиться. Думаю, некоторые наши действия вызовут у потомков такую же снисходительную улыбку, с какой мы вспоминаем о методах лечения, применяемых лет пятьсот назад. Мы видим также, что социальные сети в некотором смысле отбросили нас в прошлое, когда люди прислушивались к тем, кто громче всех кричал на рыночной площади. Кто ведет себя вызывающе – с тем толпа и солидарна.

Что еще из того, что происходит сегодня, вызывает у вас ассоциации с прошлым?

Меня всегда удивляло, как человечество могло допустить появление во власти таких фигур, как Ленин, Гитлер, Сталин. Почему вообще что-то подобное могло произойти? Войны, революции, глобальный передел мира… А началось все с радикализации взглядов и неспособности элит активно реагировать на перемены. В этом контексте меня немного пугают события сегодняшних дней. Мы постепенно начинаем воспринимать как норму то, что еще не так давно считали абсолютно ненормальным. Незадолго до референдума по Брекзиту мы с коллегами из дипломатической службы и несколькими латвийскими журналистами в Брюсселе поспорили, что Великобритания проголосует против выхода из ЕС. В итоге проиграли бутылку коньяка. Нам казалось невероятным, что такое может произойти. И большинству экспертов это казалось невероятным. Но совокупность обстоятельств привела к ситуации, когда в спешке принятые нормы стали рушиться и поднялась волна ненависти на идеологической почве. Что мы видим сейчас: радикальный исламский терроризм, белый терроризм, движение в США против расизма, вылившееся в погромы и разрушение памятников. Мир переживает период глобальной турбулентности. Это рождает неприятные ассоциации с первой половиной прошлого века.

Кому как не вам знать, что история имеет свойство повторяться.

Оценивая нынешнюю ситуацию не только как историк, но и как политик, могу сказать, что сейчас очень непростой период. Возможно, все успокоится, как это было, например, со студенческими выступлениями во Франции в 1968 году: в воздухе витало предчувствие революции, однако общество тогда нашло другие решения. Но ведь сценарии могут быть разными.

Что вы имеете в виду, говоря об «очень непростом периоде»?

В мире происходят серьезные изменения. Меняется даже то, что лет десять назад казалось нам само собой разумеющимся и незыблемым. Причем меняется довольно быстро. Международная обстановка довольно сложная. В Латвии ситуация с безопасностью сейчас лучшая, какая только может быть. Вспомним, в 20–30-е годы не было ни Европейского Союза, ни НАТО. Была попытка создать Балтийский союз, но страны региона не смогли договориться о единой политике. Теперь мы являемся членами НАТО, ЕС, ОБСЕ и еще ряда организаций – каждая из них служит гарантом нашей так называемой мягкой, а также жесткой безопасности. И я абсолютно не согласен с теми, кто считает, что Латвии следует придерживаться принципов нейтралитета и невмешательства. В то же время мы не можем вести себя как крупные государства, высказываться столь же ультимативно. И меня в этом многие упрекают. Но мы не являемся крупным государством. Мы такие, какие есть, и мы там, где мы есть, в том числе географически. Это обязывает нас вести себя соответственно. Мы знаем, что произошло с Латвией перед началом Второй мировой войны. Мы должны быть бдительными. Я очень рад, что мы сохранили расходы на оборону. Сокращать их сейчас нельзя. В том числе и по причине обязательств перед НАТО. Мы должны быть одновременно хорошими членами трансатлантического блока и хорошими европейцами. Но совмещать и то, и другое бывает нелегко.

Что бы вы ответили тем, кто считает коронавирус аферой века, говорит о чипировании и о том, что кто-то толкает человечество к пропасти?

Такого вопроса мне еще никто не задавал, но я думал об этом. Помню, какие были комментарии, когда я загрузил себе приложение Apturi Covid и поделился этим в социальных сетях… Прозвучали в том числе и упомянутые вами версии. То, что я ответил тогда, скажу и теперь: милые, вы в самом деле думаете, что у правительства так мало забот, чтобы еще и следить за тем, что сутки напролет поделывают Янис или Илзе? А вы не замечаете, что после того, как вы выберете какой-то товар или поставите под ним «лайк» в соцсетях, вам сразу же начинает приходить реклама на эту тему? Меньше надо бояться правительства и больше обращать внимание на действия крупных корпораций, которые и впрямь используют ваши данные в собственных целях.

Но переубедить людей трудно. Во-первых, срабатывает фактор той самой «средневековой рыночной площади», а, во-вторых, недостаточно налажены коммуникации между политиками, должностными лицами и обществом. Представители власти обязаны быть более сдержанными и не столь экспрессивными в своих публичных высказываниях. Тогда будет проще развеять эти популистские мифы.

По вашим постам в соцсетях заметно, что у вас хорошее чувство юмора. К примеру, недавно вы написали: «Ничто так не усиливает панику, как призыв сохранять спокойствие». Смелое высказывание для министра иностранных дел.

Если в это напряженное время (а напряженность сейчас чувствуют все и во всем – в ситуации с коронавирусом, в политике, экономике, международной обстановке) человек утратит чувство юмора и умение улыбаться, через какое-то время ему потребуется помощь психотерапевта.

Ситуация вынуждает многих задуматься: что, если их профессиональные навыки в обозримом будущем станут ненужными? Как вы считаете, ваши умения будут востребованными лет этак через двадцать?

В наше время быть уверенным в этом не может никто. Когда в 1995 году я начал работать в Министерстве обороны, там был один IT-специалист и несколько компьютеров. Зато имелось машинописное бюро. А сегодня многие из нас могут работать из любого места, и для этого даже компьютер порой не нужен, достаточно смартфона. Изменения происходят слишком стремительно, это создает напряжение и является одной из причин всеобщей неудовлетворенности жизнью. Не стоит над этим смеяться или тем более игнорировать как факт. Нужно думать, как помочь людям. Еще в феврале мы и представить себе не могли, что авиационная отрасль и индустрия гостеприимства будут переживать такой спад. Но они восстановятся – люди снова будут летать, путешествовать. Я в этом абсолютно уверен. Пандемия ковида закончится, как когда-то закончился испанский грипп. Мир оправится от этого кризиса. В то же время надо считаться с тем, что люди, работающие в той или иной отрасли, не могут предвидеть, когда и как это произойдет.

И вы тоже?

В политике все вообще меняется очень быстро. Тебя могут избрать, а могут и не избрать. Когда я вступил в должность министра иностранных дел, думал, что это на пару лет. Пошел уже десятый год. За это время сменились многие мои коллеги. И я тоже должен быть готовым к необходимости решать, чем заниматься дальше.

Кто из представителей мировой элиты вам особенно симпатичен?

Тут нет такого: «нравится», «не нравится». Речь идет о партнерах по сотрудничеству. Еще будучи заведующим канцелярией президента Валдиса Затлерса, мне приходилось встречаться со многими государственными деятелями. Некоторые бывшие министры иностранных дел занимают сейчас высшие посты в своих странах. Например, Себастьян Курц стал канцлером Австрии, Франк-Вальтер Штайнмайер ныне президент Германии. Я с большим интересом слежу за нынешними руководителями крупных государств – не только за тем, что пишет пресса, но и за их выступлениями. Например, мы можем не соглашаться с президентом Франции Эмманюэлем Макроном, но его аргументация, логика, умение убеждать достойны внимания. Или мой бывший коллега, нынешний британский премьер Борис Джонсон. Эти люди, независимо от того, какой политической силе они принадлежат, имеют свою четкую политическую идеологию, философию и видение развития страны. Поэтому с каждым из них интересно беседовать и у каждого есть чему поучиться. Недавно мы были свидетелями драмы американских выборов. Во время визита Билла Клинтона в Латвию я входил в пресс-группу Хиллари Клинтон, тогда я работал на Латвийском радио. Позже встречался и с Джорджем Бушем, и с Бараком Обамой, и Дональдом Трампом. И я подметил один феномен: на публике лидеры ведут себя совсем иначе, чем за закрытыми дверями…

А кто из знаменитых дипломатов впечатляет сильнее прочих?

Изучая историю Франции, я увлекся периодом правления кардинала Ришелье и его личностью. Это было время острой политической и религиозной вражды, Ришелье не пользовался любовью современников, однако вошел в историю как великий государственный деятель. Думаю, и сейчас есть люди – в том числе и в Латвии, – роль которых в истории оценят наши потомки. Я, несомненно, отдаю должное тем политикам – сколь бы противоречивыми фигурами они ни были, – которые смогли вернуть независимость нашего государства. И тем, кто смог ее удержать. Это не было само собой разумеющимся, как может сейчас показаться. Вопросы государственного языка, вступление в НАТО и Европейский Союз… Что было бы с нами, если бы этого не произошло? Я восхищаюсь этими людьми, уважаю их. А человек, который меня по-настоящему вдохновляет – это наш первый посол во Франции Айна Нагобад-Абола, перешагнувшая ныне столетний рубеж и сохранившая кристальную ясность ума. Многие годы она помогает советом нашим дипломатам и государственным деятелям и, даже рассуждая о ковиде, умеет зарядить собеседника позитивом. Это талантливейший профессионал и потрясающая личность. Для меня каждая встреча с ней – незабываемое событие.

Как сейчас, во время пандемии, происходит столь важный в дипломатии нетворкинг, или, говоря человеческим языком, поддержание дружеских отношений с коллегами? И с кем вам самому больше нравится встречаться и общаться?

На самом деле я люблю общаться с людьми, не занимающими никаких чиновных должностей. Нельзя ведь все время думать только о политике. Что касается профессиональной деятельности – людям напрасно кажется, будто министры, премьеры и президенты только и делают, что проводят время на бесконечных приемах, в поездках, разъезжают в лимузинах и позируют фотографам. Есть и другая часть работы – наиболее тяжелая ее часть, которая зачастую означает не только эмоциональную, но и большую физическую нагрузку. Она не видна стороннему глазу, но ее намного, намного больше. Не бывает так: приехал, поговорил и сразу добился желаемого. Иногда на достижение результата уходят месяцы, годы. И сейчас как никогда понимаешь, насколько важен момент физического присутствия. Без личных контактов, без живого общения многие вопросы не решить. Даже если ты уже знаком с этим человеком, очень трудно принимать серьезные решения удаленно, после встреч на Zoom’е или других платформах.

Что дает вам ощущение связи с землей?

Долгие прогулки вдоль моря – я же в Юрмале родился, вырос и сейчас живу. Бывало, меня останавливали прохожие и спрашивали: «Неужели вы не можете позвонить мэру и сказать, чтобы привели в порядок улицу возле нашего дома?» Нет, не могу. Это так не делается. Но подобные разговоры по-своему интересны. Беседы с людьми разных профессий и социальных групп вообще дают мне очень много.

Кто ваши самые близкие люди, которых вы любите, кого хотите обнять?

Да, объятия теперь стали особой темой… Мой самый близкий человек – это мама, кто же еще. И родственники.

А отец?

Отец умер в 2007 году.

Каким было ваше детство?

Таким же, как и у других детей в то время. Родился я в 1973 году в Майори. В доме был городской водопровод, который зимой регулярно замерзал, и начиналась возня с ведрами. И печное отопление. Учился в Пумпурской средней школе.

Что в личной жизни? У вас есть друг?

Пока нет. И я не любитель выставлять свою личную жизнь напоказ, чтобы не давать лишних поводов для слухов и сплетен.

Вы стали первым в истории Латвии должностным лицом, открыто объявившим о своей нетрадиционной сексуальной ориентации, причем еще в 2014 году.

Да, получается, шесть лет прошло. Это был прыжок в неизвестное, но это было абсолютно правильное решение. Можно какие-то вещи скрывать, притворяться – я знаю некоторых политиков, которые до сих пор так поступают, это их дело, хотя… На мой взгляд, это нечестно по отношению к самому себе, нечестно по отношению к близким людям, к обществу.

Вам кажется, что, если человек врет про свою сексуальную ориентацию, он может соврать и о чем-то еще? И что тогда доверие к нему уменьшается, ведь наши тайны – это именно то, что делает нас уязвимыми для чужого влияния?

Знаете, когда ты сам был в такой ситуации, то не можешь судить других. Это нелегкий шаг. Возможно, человек не хочет заявлять об этом публично или какие-то обстоятельства не позволяют ему этого. Момент сделать публичное признание у каждого наступает в свое время. Или не наступает совсем. Я бы сказал так: одно дело – врать, притворяться тем, кем ты не являешься. Но есть и те, кто публично выступает против геев, а потом сами оказываются «пойманными» на этом. Такие люди вызывают жалость.

А как общество отреагировало на ваш поступок?

По-разному. Были и теплые слова поддержки, и жесткая критика. В целом отношение было нормальным, я даже был приятно удивлен. Меня больше критикуют за какие-то высказывания или деятельность на поприще внешней политики. Правда, когда произошла аннексия Крыма, было несколько комментариев типа: «Ринкевич не предпринял решительных действий, потому что он гей». То есть каких-то не слишком обремененных интеллектом анонимных комментаторов этот момент, может, все еще беспокоит, но реакция общества в целом была и остается адекватной. Мне вообще кажется, что зачастую мы думаем об обществе хуже, чем оно есть на самом деле. Для него это давно уже не «тема». Хотя, как ни странно, до сих пор остается «темой» для иностранных журналистов, которые представляют Латвию страной, где придерживаются крайне консервативных взглядов на эти вопросы.

Что вы почувствовали, когда Сейм отклонил законопроект о партнерских отношениях? Недовольство, злость?..

Нет. Я думаю, это вопрос терпения. Нельзя забывать, что еще в начале 90-х гомосексуализм был уголовно наказуем. После восстановления независимости эта статья, конечно, была изъята. В 2005 году в Риге прошел первый прайд. Нужен прайд или не нужен – об этом можно дискутировать. На мой взгляд, это такая же демонстрация, как и шествие в защиту животных, за социальную справедливость или политические свободы. Признак демократического устройства. Но поначалу такие жуткие реакции на это были… А прошло время – и приняли министра-гея. Может быть, поухмылялись, поворчали, но… дескать, «бог с ним, главное, чтобы ко мне не приставал». Я считаю законопроект о партнерских отношениях очень важным. Детально объяснять, почему именно, сейчас, по-моему, не стоит. Иначе это может занять треть нашей беседы. Но я смотрю в будущее с оптимизмом. Не удалось с первого раза, со второго, третьего… Когда-нибудь удастся. Потому что это важно, это честно, и такой закон должен быть. Он касается не какой-то маргинальной группки, а затрагивает действительно важные вопросы. И для меня абсолютно неприемлем аргумент, что есть, мол, вещи поважнее. Для многих именно это и есть важная вещь. Я уверен, что мнение общества постепенно изменится. Я знаю тех, кто с годами изменил свое отношение от «это недопустимо!» до «я это поддерживаю». Вода камень точит.

Pastaiga, как вы догадываетесь, это журнал о моде и стиле жизни. Перед интервью вы дали понять, что эта тема вас не особо интересует.

Совсем не интересует.

Вы же выбираете себе костюмы, знаете, что вам к лицу и что нравится.

Моя должность диктует строгие правила дресс-кода. Я не могу появиться, например, в черном костюме, белых носках и цветных кроссовках. Это был бы скандал. Наиболее уместен сдержанный, неброский костюм. А за модными тенденциями не слежу, я к этому действительно равнодушен.

Может, все-таки есть марка, которой вы отдаете предпочтение, не сомневаясь, что ее изделия вам подойдут?

Lloyd или Ecco. Почему? Специфика моей работы такова, что приемы длятся часами, и все это время приходится проводить на ногах. Поэтому удобная обувь очень важна.

К чему тогда вы испытываете слабость?

Сравнительно много внимания уделяю айпадам, компьютерам, телефонам…

То есть гаджетам.

Да. Я преданный поклонник Apple. На работе компьютеры другой марки, там свои требования, их надо соблюдать. Зато дома у меня только Apple. Да, гаджеты меня интересуют, но, если вы спросите, готов ли я потратить на них большие деньги, отвечу: нет. Хотя стараюсь быть в курсе всех новинок. И коллеги знают, что, когда в сентябре я бываю в Нью-Йорке на Генеральной ассамблее ООН, то обязательно нахожу полчаса после работы, чтобы заглянуть в храм Apple.

Если бы у вас была возможность позаимствовать у пяти каких-либо стран их наиболее сильные стороны, что и у кого вы выбрали бы?

Американскую налоговую систему, которая достаточно благоприятна для бизнеса. Скандинавскую систему социальной поддержки. Азиатскую дисциплинированность. У южноевропейцев – умение радоваться жизни. У израильтян – интеллект и креативность. Восемь лет назад я был с визитом в Израиле и встречался с тогдашним президентом Шимоном Пересом. Во время беседы, как бы отвлекшись от темы, он мне сказал: «Латвия и Израиль – маленькие государства со сложными соседями. И у нас, и у вас нет ни нефти, ни газа или других полезных ископаемых. Все наше достояние – умные и талантливые люди. И мы должны это использовать». Эти слова мне очень запомнились. Я постоянно, каждую минуту напоминаю себе: чуть больше энергии и уверенности в себе плюс использование человеческого потенциала. В этом я вижу путь развития Латвии.

Наше общество, при всей своей малочисленности, вне всякой меры разобщено по политическим и идеологическим убеждениям…

И да, и нет. Еще до чрезвычайной ситуации я участвовал в одной заграничной встрече высокого уровня – она проходила в государстве, название которого я упоминать не буду. Речь главы этого государства резко контрастировала с тем, что говорили премьер и министры, более того – они принялись прилюдно обмениваться претензиями и взаимными обвинениями. Латвийские политики никогда не позволили бы себе ничего подобного. Как бы они между собой ни спорили здесь, дома – на международном уровне они всегда выступают единым фронтом. Поэтому я не согласен с теми, кто считает, что мы сварливые, разобщенные и что «латыш латышу латыш». Да, ссоримся, да, имеются разногласия. Но у нас есть два замечательных качества. В нужный момент мы способны мобилизоваться, перестроиться и вместе преодолеть трудности. Это то, что в нынешнюю эпоху бурных перемен может помочь нам выстоять

А еще мы обладаем врожденным эстетическим чувством. Нам важно, чтобы все было «красиво» и «прилично». И мы умеем проявлять гибкость. Мы – маленький и мудрый народ, только иногда нам не мешало бы поработать над самооценкой. Мы любим попричитать и посетовать – на сложную историю, еще на что-нибудь. Иногда предпочитаем сказать «у меня проблема» вместо «я знаю, как решить проблему». Между тем мы – хорошие профессионалы. Посмотрите хотя бы, какие высокие должности в мире занимают наши дипломаты: заместитель генерального секретаря ООН, заместитель генерального секретаря НАТО, генеральный секретарь Европейской комиссии. У нас выдающиеся спортсмены и музыканты. Нам бы еще стать хорошими предпринимателями и быть более уверенными в себе.