Что скрывает мантия судьи? Самая известная латвийская женщина-юрист Инета Зиемеле

Ее уважают и высоко ценят коллеги и в Латвии, и в мире. Многие годы она работала за границей, в том числе в Европейском суде по правам человека, а пять лет назад вернулась в Латвию с ясным видением того, каким должен быть высший орган судебной власти в стране. Отработав три с половиной года председателем Конституционного суда Латвии, в нынешнем октябре Инета вновь отправилась в Европейский Суд. Мы с ней встретились накануне отъезда.   

Что самое трудное в работе судьи?

Сохранить внутреннюю свободу. Я думаю, это самое важное для человека на любом посту.

И вы – свободный человек?

Я много работала над тем, чтобы им стать. Действительно много.

Если позволите, спрошу, как именно?

Первый шаг: понять, насколько ты зависим от своих личных травм (а они есть у каждого) и от накопившихся общественных. Следующий шаг: проанализировать эти травмы и решить, что делать дальше. Можно продолжить жить, как прежде. А можно попытаться избавиться от того, что тебя сковывает. Способы могут быть разные. В моем случае это были книги – по истории, философии, психологии, написанные умнейшими людьми. Хорошая художественная литература. Мне это очень помогло.

Вы много времени посвятили учебе: в Латвийском университете, датском Орхусе, шведских Упсале и Лунде, наконец, в Кембридже. Для чего вам это было нужно?

Я училась не ради карьеры. Учеба – это прежде всего поиски себя. У меня не было цели стать судьей Европейского суда по правам человека. И уж тем более я не стремилась получить должность в Конституционном суде.

Но уже в двадцать лет работали в Сейме.

На момент провозглашения независимости я была студенткой 2-го курса ЛУ. Тем летом к нам на факультет пришел юрист Народного фронта Айварс Боровковс, чтобы подыскать среди будущих юристов тех, кто мог бы войти в команду только что избранных депутатов от НФЛ. У них, как и у всех нас тогда, не было достаточно четкого представления о деятельности институций демократического государства. Меня это очень занимало. Так я стала помощником депутата Яниса Круминьша.

Эту должность я занимала до 1992 года, а затем приняла предложение поучаствовать в работе комиссии по иностранным делам Верховного совета. Международное право интересовало меня до чрезвычайности, хотелось разобраться в вопросе оккупации. Профессор юрфака Эдгарс Мелькисис, понимая, что Латвии остро необходимы молодые юристы с европейским образованием, послал нескольких студентов, в том числе и меня, учиться за границу. Мелькисис был мудрым человеком. Между прочим, половина судей Конституционного суда в настоящее время – его бывшие студенты. И моя заместительница госпожа Осипова тоже.

Да, было ясно, что в государственное управление должно прийти новое поколение юристов. Но получилось так, что представители этого поколения не успели… созреть. И это оказалось большой проблемой. Далеко не все – в силу юного возраста – справились с испытанием властью. Последствия этого сказываются до сих пор. Когда рушится естественная иерархия – возраста, опыта, – ничего хорошего ждать не приходится. У нас не было иерархии, зато было очень много соблазнов. И возможностей. Казалось, что перед нами открыт весь мир.

Но лично мною двигало внутреннее стремление к справедливости. Я считала, там, на Западе, не понимают того, что произошло с Латвией за пятьдесят лет оккупации и как изменилось за это время гражданское население. Запад тогда придерживался мнения, что лучше не раздражать Москву и сохранить существующий status quo. В этом контексте мне было важно выяснить чисто в юридическом плане, кто же прав. Те, кто с нашей стороны противился этому, чувствуя потенциальную опасность, или западные специалисты, утверждавшие, что с точки зрения прав человека и международного права люди, связанные с оккупационной армией, должны остаться в стране. Именно это побудило меня оставить хорошую работу, в том числе должность советника премьер-министра, и продолжить образование. Результатом моих исследований стала книга, которую в 2005 году выпустило одно из крупнейших европейских юридических издательств. В ней объяснялось, почему три балтийские государства являются теми же государствами, что были провозглашены в 1918 году, и почему после восстановления независимости мы не обязаны были давать гражданство всем.

Когда вы поступали на юридический факультет, кем хотели стать?

Ни судьей, ни адвокатом или прокурором я стать не мечтала. Мне казалось, что юрист – это тот, кто может помочь упорядочить взаимоотношения людей. Мне хотелось сделать так, чтобы вокруг был порядок и чтобы всем было хорошо, если такое вообще возможно.

Нет ли у вас ощущения, что сейчас, из-за пандемии COVID-19, мы находимся в опасной близости от анархии? Что наш мир стал небезопасным? Что право и демократия сейчас очень хрупки?

Вы правы. Демократия – самая хрупкая концепция, созданная людьми для взаимодействия друг с другом. Но, с другой стороны, это лучшее из того, что придумано на данный момент. Однако остается вопрос, почему демократия столь хрупка? Я часто задумываюсь об этом, глядя на молодое поколение, на своих детей. Наш век, век технологий, бросает вызов классическим концептам демократии и прав человека, созданным Жан-Жаком Руссо и другими мыслителями более двухсот лет назад. Брошен вызов плюрализму мнений. Что сделали технологии? Они еще больше фрагментировали нас как общество. Большую часть времени мы проводим в своем социальном пузыре. А это самая большая опасность для демократии, ведь сила ее – в вовлеченности каждого в общее обсуждение насущных проблем. Открытое обсуждение. Общество ведь сильно настолько, насколько разнообразны существующие в нем мнения и взгляды и насколько активно происходит обмен идеями. Поначалу, когда интернет только появился, а это было не так давно, казалось, вот теперь развернутся политические и социальные дискуссии, в которых сможет участвовать кто угодно. Но все оказалось иначе...

Вы сказали: «небезопасность». Ощущение небезопасности живет в каждом из нас. Признак свободного человека – умение справляться с этими своими страхами, а заодно и избавляться от порождаемых ими стереотипов. К сожалению, социальные платформы как раз подпитывают стереотипы и предубеждения, нагнетая чувство уязвимости и заставляя людей замыкаться в собственном мире.

В нашем топе женщин-лидеров Латвии вы заняли первое место в категории «юриспруденция». Как вам кажется, почему?

Хочется верить, что это связано не только с моей должностью: я убеждена, что должность никому не гарантирует уважения. Допускаю, что отчасти это объясняется тем, что за те годы, что я возглавляю Конституционный суд, его роль усилилась. И если люди это заметили, для меня это хорошая новость. Но еще лучшая для государства.

Кого бы вы назвали самым сильным латвийским юристом?

Нашего президента Эгилса Левитса. Мы знакомы с ним с 1994 года, он тогда был министром юстиции. Я училась в магистратуре в Швеции и, приехав в Латвию, пришла к нему поговорить о своих научных работах. Не углубляясь в темы статей, скажу только, что заметила, как у него в какой-то момент загорелись глаза. С тех пор мы в определенном смысле поддерживаем друг друга.

Вы сделали блестящую карьеру...

Знаете, в последнее время я много думала о том, как все так сложилось и почему я сделала тот или иной выбор в своей жизни. И как вообще могло такое произойти, что девушка, выросшая в селе, в советское время, попала в Кембридж? Причем это не было моим осознанным выбором. Я тогда училась в Швеции, Кембридж, Оксфорд и Гарвард казались мне чем-то совершенно недостижимым. Студенты докторантуры Лундского университета, с которыми у меня были отличные отношения, однажды мне заявили: «Инета, у нас есть план. Ты должна учиться в докторантуре, но не здесь, а в Кембридже». И подготовили документы для моего поступления.

И теперь вы считаете, что Кембридж – это то место, куда студентам стоит стремиться, а родителям копить деньги на учебу?

Да, я считаю, что Кембридж дает лучшее юридическое образование в Европе. Этот университет меняет твое понимание о том, что есть истинное знание. Я его пока не достигла, но понимаю, куда двигаться дальше.

У вас остались друзья со студенческих времен?

Да. Я не из тех, кто, попав в новую компанию, будет долго оставаться в одиночестве. Мне нравится собирать вокруг себя людей. Но дело в том, что я довольно рано стала профессором. В тридцать один год. Сразу после этого начала работать в Европейском суде по правам человека, второй раз вышла замуж, родила ребенка… У меня реально не было возможности поддерживать дружеские связи или ездить в гости к университетским знакомым. Но я знаю, что они есть. Я помню их, а они – меня.

После окончания рабочего дня работа для вас заканчивается или нет?

Юриспруденция, человек и право, государство – это то, что меня увлекает. Это мое хобби, мой образ мышления, моя жизнь. Это я и есть. Мне не может прийти в голову: прокачусь-ка я на велосипеде, чтобы отключиться от работы. Работа меня не утомляет.

Чему – или кому – вы еще посвящаете время?

Детям, конечно же. Обязательно и всенепременно. Дети для меня – великий подарок. До сих пор удивляюсь тому, что они у меня есть. Я их особо не планировала. Младший, Роланд, которому сейчас десять, для меня самой стал сюрпризом. Он родился, когда мне было около сорока. И я бесконечно признательна судьбе за это.

У вас, наверное, безупречная репутация. Иначе вы бы не занимали этот пост.

А что такое, по-вашему, безупречная репутация?

Отсутствие в биографии сомнительных историй, случаев нарушения закона, административных правонарушений, а также, возможно, поводов для обсуждения вашей личной жизни…

Я второй раз замужем. Бросает ли это тень на мою репутацию?.. Это жизнь. Вопрос репутации в углубленном ее понимании – сложный и многогранный. Если говорить о судьях, это объективный и субъективный взгляды на то, может ли конкретный судья быть подвержен влиянию. Нельзя не учитывать и исторический контекст. Например, мое поколение выросло в советские годы. Я сама была членом ВЛКСМ и в школе даже была комсомольским лидером. В сельской глубинке, где я жила, об оккупации не говорили. В городах было по-другому.

Из какой глубинки вы родом?

Из Земгале, у самой границы с Литвой. Во время депортации оттуда вывезли всех крепких хозяев, а потом для работы в колхозах завезли людей из Украины и Молдавии. Я росла во дворе, где говорили только по-русски. Училась в Элейской двухпоточной средней школе. Словом, выросла в абсолютно советской реальности. Недавно я побывала с лекцией в своей старой школе. Там до сих пор сохранилась клумба, которую мы вместе с одноклассниками разбили во время одного из субботников. В том месте вечно была грязь, а мне хотелось, чтобы было красиво.

Давайте поговорим о красоте. В отношениях, вообще, в жизни.

Красота у меня ассоциируется с гармонией. Принятием и умением услышать другого человека. Красоту в моем понимании нельзя купить за деньги. Очень часто, говоря о красоте и моде, мы подразумеваем что-то вещественное. Вокруг так много красивых вещей, которыми человек стремится обладать. Домом, машиной… Но собственность необходима человеку прежде всего для того, чтобы быть свободным. Имея собственность, то есть определенную независимость и стабильность, человек может развивать свое творческое начало: учиться, рисовать картины, писать книги. И делиться создаваемой красотой с другими людьми. Вот почему хартии прав человека включают в себя право на собственность. К сожалению, в современном обществе смысл этого понимается превратно, люди приобретают собственность ради самой собственности и, чтобы заявить о себе, демонстрируют ее, а не свои идеи. Мне же самой красивой «вещью» кажется именно идея.

И все же, на что вам нравится тратить деньги?

На книги. У меня дома их столько, что скоро уже некуда будет ставить. Иногда позволяю себе купить какую-нибудь картину. Еще нравятся некоторые украшения.

Я вижу на вас жемчужное ожерелье.

Надеть его меня попросила ваш стилист для фотосессии. Впрочем, я действительно люблю жемчуг. Однако мне всегда хотелось иметь серебряные серьги в этническом стиле. К сожалению, у меня аллергия на серебро. Это огорчало меня до того момента, пока я не открыла для себя белое золото.

Какую музыку предпочитаете слушать?

В юности мне, конечно, нравился рок. Позже, когда я работала над диссертацией в Англии… Как бы это объяснить. То время, что я провела в библиотеке Кембриджского университета (она произвела на меня неизгладимое впечатление своими бесконечными стеллажами с книгами и древними трактатами), совершенно изменило меня и мои вкусы. Там становится понятно, почему мы пришли туда, где находимся сейчас, и насколько человек трансформировался за прошедшие столетия. Именно тогда я начала слушать классическую музыку и посещать те театральные постановки, которые побуждают к глубоким размышлениям. Например, в год юбилея Райниса и Аспазии был создан целый ряд потрясающих спектаклей. «Аспазия. Лично» в Новом Рижском театре, «Сны Райниса» в Латвийском национальном театре...

А что насчет книг?

Еще в школе я полюбила Зиедониса и Вациетиса. Перечитав их сейчас, нашла в них что-то совершенно новое. Есть гениальные вещи, к которым стоит возвращаться каждые лет десять... В юности я еще не понимала, что такое человек. Не понимала даже, что все идет отсюда (прикасается рукой к груди в области сердца). Я до сих пор не знаю, что у нас там. Душа?.. В последнее время я увлеклась чтением книг о процессах в мозгу человека.

Можете что-то порекомендовать?

Книгу «Thinking, Fast and Slow» («Мышление, быстрое и медленное»), написанную психологом, лауреатом Нобелевской премии по экономике Даниэлем Канеманом. О мышлении человека, его реакциях. Сейчас читаю «12 Rules for Life: An Antidote to Chaos» («12 правил жизни: Противоядие от хаоса») Джордана Питерсона, клинического психолога, профессора психологии Университета Торонто. В Канаде его взгляды считаются весьма спорными. Я бы посоветовала послушать фрагменты лекций Питерсона на YouTube. Истории из Ветхого завета он проецирует на природу человека. Этакое вечное противостояние божественной и дарвинистской теорий о происхождении рода людского.

Давайте поговорим об одежде. Каков ваш стиль?

Ношу то, в чем чувствую себя хорошо. На работе предпочитаю классику. Мне сразу представляется образ Коко Шанель или Грейс Келли, принцессы Монако.

А что обычно скрывает ваша судейская мантия?

Какой-нибудь костюм. Чаще всего от Hugo Boss. Летом что-то из Ted Baker.

То есть нечто романтичное?

Я же не человек-мантия. На самом деле я – большой романтик. Это пришло ко мне вместе с обретением свободы.

Что для вас значит свобода?

Вряд ли возможно дать этому какое-то краткое и емкое определение.

Да, наверное, легче поговорить о любви.

По-моему, любовь неразрывно связана со свободой. Свобода – не вседозволенность. Быть свободным – значит, быть достаточно сильным, чтобы брать на себя ответственность. Ответственность – неотъемлемая часть свободы.

И еще свобода для меня означает умение любить себя. А значит, трезво себя оценивать. Лучший друг и судья человека – он сам. Мне потребовалось много времени, чтобы понять это. Что свобода – это еще и умение взглянуть на себя критически, не теряя при этом самоуважения.

Ценить в окружающих людях хорошее – это тоже свобода. Особенно в непростых обстоятельствах или если ваши взгляды не совпадают. Вот что мы сейчас с вами делаем? Реализуем 100-ю статью Конституции Латвии о свободе слова.

Есть ли у вас как у юриста мечта? 

Мечтаю снова засесть за написание книг. Например, у нас нет современных учебников по международному праву на латышском языке. А, скажем, работа о правах человека, которую мы написали вместе с коллективом авторов в 2000 году, уже изрядно устарела. Это издание нужно срочно обновить. Этим я и хотела бы заняться.

Будучи Председателем Конституционного суда, кого вы считали своим начальником? 

Мой начальник, как и каждого судьи, – народ. В Латвии пять высших должностных лиц: президент, председатель Сейма, премьер-министр, председатель Конституционного суда и председатель Верховного суда, для которых народ является единственным начальником.

И ни один человек не мог оказать на вас давление?

Это было бы немыслимо. Но, наверное, найдется несколько человек, которым бы этого хотелось.

Председателя Конституционного суда избирают судьи из своей среды на три года. В мае коллеги проголосовали за то, чтобы вы остались на второй срок. Но вы все-таки отбываете в Европу. Подводя итоги, - каким своим достижением вы гордитесь больше всего?

Думаю, я действительно много сделала для укрепления судебной власти. Я вернулась в Латвию с ясным видением того, каким должен быть Конституционный суд в XXI веке. Долгое время работая за границей, я не теряла связи с родиной и сейчас смогла использовать свои знания, опыт и понимание процессов, происходящих в Европе, на благо своей страны.

Учитывая, насколько власть и народ в Латвии отдалились друг от друга – что очень, очень опасно, – нам был нужен такой Конституционный суд, который в рамках своей компетенции активно обращался бы к обществу. Давал понять каждому, как судебная власть может работать сегодня. Чтобы народ не сомневался, что Конституционный суд делает то, что должно. Он обязан четко говорить: это – хорошо, а это – плохо. Тогда становится очевидно, что Конституция отвечает принципам устойчивого развития общества.

Я знаю, как нужно работать в интересах государства и как добиться того, чтобы нас уважали и за пределами Латвии, в Европе. Все судьи, все работники суда вовлечены эту работу. Я благодарна за это своим коллегам и счастлива работать в такой замечательной команде. Мне действительно кажется, что мы максимально воплотили в жизнь видение того, каким должен быть Конституционный суд.