Слава Полунин о пользе дурацкого смеха

Признаюсь честно: первый раз в жизни я использую один и тот же заголовок для интервью с одним и тем же человеком. Просто лучшего придумать не могу. То, первое интервью со Славой Полуниным под заголовком «О пользе дурацкого смеха» вышло у меня сто (ну почти) лет назад. Я тогда училась на журфаке в Петербурге и, как многие, без конца бегала на представления полунинских «Лицедеев». Театр находился в зените славы, а сам Слава (точнее, Вячеслав Иванович – у этого человека все наоборот: чем он старше, тем меньше в нем солидности), еще худой и безбородый, обитал в статусе питерской легенды и чуть ли не полубога.

Теперь он просто бог. По крайней мере, во Франции, где Полунин живет последние17 лет, в этом никто не сомневается, – именно так выглядит Создатель на рисунках популярного французского карикатуриста Жана Эффеля. Полунин действительно в своем деле бог – он самый известный клоун мира, авторитетнейший знаток карнавальной и смеховой культуры, создатель пяти театров и автор тридцати спектаклей.

Ко всем сравнениям и эпитетам в адрес Полунина я могла бы добавить только одно – он настоящий хиппи. По страсти к перемещениям, нелюбви к конфликтам, умению радоваться мелочам и жить в своем собственном мире. Его знаменитая «Желтая мельница», фантастическое поместье под Парижем, превращенное в «театр для жизни», – натуральная хиппарская коммуна, где царит дух творческой свободы и всеобщей любви. Кстати, в юности Полунин действительно хипповал, правда на русский манер – ходил в красной рубахе и лаптях. Клоунское в нем проступало уже тогда, когда он работал на асфальтобетонном заводе. И хотя он начинал как мим, добившись в этом жанре большого успеха, изысканная отстраненность пантомимы оказалась ему менее близка, чем шутовская, клоунская природа. Легендарный Асисяй – трогательный человечек в желтом комбинезоне, появившийся на свет в 1981 году, изменил всю его жизнь, задав ей «дурацкое» направление. Очень верное направление. Ведь в любой сказке именно дурак оказывается в результате самым умным…

Слава, вы кто? Как представляетесь при знакомстве?

У меня много титулов. Некоторые из них, самые отборные, я вытащил на свою визитку. Президент Академии Дураков. Посол Ганса Христиана Андерсена в России. Атташе Посольства Дельфинов. Король Петербургского Карнавала.

Но первым в этом списке значится «Клоун».

Конечно, клоун. Я много кем был – занимался пантомимой, работал в мюзик-холле, был уличным артистом, возрождал карнавальное движение. А сейчас я увлечен новым проектом под названием «глобальная театрализация жизни». Именно этим мы занимаемся на «Желтой мельнице» уже 17 лет – пытаемся соединить в единое целое природу, повседневную жизнь и искусство. Причем я там уже ничего не делаю – просто прихожу и говорю название очередного праздника. Сразу набегает тысяча человек и идея воплощается в жизнь.

Это мероприятие только для своих или туда и зрители могут попасть?

Сейчас наши двери, точнее – ворота «Желтой мельницы» – открыты для всех. А вот раньше мы очень серьезно подходили к «коллекционированию» публики. Каждый участник процесса имел право пригласить одного зрителя. Если этот человек был недостаточно включен в действие, если он недостаточно смеялся, то второй раз он к нам уже не попадал, а актер потом надолго терял право приглашать кого бы то ни было. Теперь мы знаем много способов, как создать идеальные условия для бесшабашной радостной игры. Мы не называем это работой. Это наша жизнь.

А она не переливается через край? Соседи на вас не жалуются?

Еще как жалуются! Раньше, когда мы арендовали места для своих «безобразий», нас оттуда всегда со скандалом выгоняли. И полицию вызывали! Во времена «Каравана мира» (Международный передвижной фестиваль уличного театра, начатый Полуниным в 1989 году. – Прим. ред.) мы по нескольку дней сидели в полиции. Ну, просто мы такие чрезмерные. Мы не можем уместиться в рамках, нас больше, чем данного нам пространства. Мы все время вываливаемся – на улицы, на площади, во все стороны. Свобода на грани анархии.

Какой у вас был последний праздник?

31 декабря. Съехалось человек 100 из разных стран, отмечали Новый год по мере его наступления по всему миру. Начали по японскому времени и закончили, кажется, по гавайскому. Раз 15 отметили. А ведь на носу еще китайский Новый год… Мы вообще поставили себе задачу – придумать несколько новых Новых годов, которых пока не существует, чтобы увеличить количество праздников.

Многие актеры проклинали роли, принесшие им бешеный успех, но намертво прилипшие к ним, словно вечная маска. Савелий Крамаров ненавидел своего Косого из «Джентльменов удачи», а Евгений Моргунов – Бывалого из «Кавказской пленницы». Для вас такой ролью – с 1981 года – стал Асисяй. Какие чувства вы к нему испытываете?

Отношусь к нему с нежностью и любовью – как к своему прошлому. Это как ребенок. Мы же любим рассматривать свои детские фотографии: вот я был такой, а потом стал такой… Нет-нет, у меня отторжения Асисяя не произошло. И когда меня просят, я всегда включаю его в свою программу.

А как вообще родился этот образ? Вас что, в один прекрасный день озарило?

Да нет, это долго копилось. Я же много лет просидел в библиотеке, исследовал фольклор, карнавальную и смеховую культуру. Просто сидел и копал все подряд – комедия дель арте, китайский театр, немое кино… И в результате накопал некоторое количество богатств, которые, как я думал, мне когда-нибудь пригодятся. И когда я решил уйти из пантомимы в клоунаду, все это мне пригодилось. Грим, прическа, костюм – все это было собрано и только ждало момента, когда вспыхнет искра. Образ Асисяя я придумал за один день. Этот номер показали по телевидению, и все – на следующий день таксисты уже не брали с меня денег.

А почему он все-таки «выстрелил»? Как вы сами объясняете этот успех?

Потому что Асисяй – это Иванушка-дурачок. Он не герой, он антигерой – трогательный, наивный. Он здесь, на земле, путается под ногами, он такой же, как мы.

Вам, наверное, уже сто раз говорили, что вы похожи на Бога.

В этом виноват Жан Эффель (Французский карикатурист, автор графической серии «Сотворение мира». – Прим. ред.), который изобразил Бога в виде меня. Наверное, все дело в моей бороде. Она словно говорит: «Не волнуйтесь, это добрый человек, он не обидит». Меня и за Деда Мороза постоянно принимают. Дети подходят ко мне и спрашивают: «Дедушка Мороз, а где подарки?» Поэтому я всегда ношу в карманах конфеты.

Несколько лет назад приняли предложение стать художественным руководителем петербургского цирка на Фонтанке, но прослужили там недолго. Не вписались в систему?

Я понял, что нельзя соединять старых и молодых артистов, старую и новую школу. Все, что я делал раньше, сделал со своими друзьями, единомышленниками. В питерском цирке я попытался интегрировать в старый цирк новые идеи, но многим это не понравилось. Люди не хотят меняться, всеми силами держатся за привычное. Поэтому интеграции не получилось. Старый цирк достаточно крепко стоит на ногах, а молодым нужна поддержка. Когда такая поддержка появится, дело сдвинется с мертвой точки.

Чувство юмора и интеллект – это вещи взаимосвязанные?

Нет, абсолютно разные. Интеллектуалов без чувства юмора – полно. Но юмор им бы очень пригодился. Потому что если человек мощный, да еще при этом и обладает чувством юмора, то это просто в десятки раз увеличивает его силу. Юмор – это как смазка для тяжелого неповоротливого механизма. Вроде бы он ничего не делает, а на самом деле заполняет все теплом жизни, делает все гармоническим и человечным.

Но ведь юмор бывает и злой, и черный.

Конечно, он разный. К примеру, Хармс, другие абсурдисты – у них юмор соединяется с ужасом. Или мои любимцы Monty Python – у них очень жесткий юмор, их совсем не назовешь миролюбивыми. Они разнимают мир на части, препарируют и анализируют его. Но при этом все время подтрунивают над окружающими и над самими собой. Это вообще присуще английской культуре. Даже в рекламе у них это есть. Я нигде не могу смотреть телевизионную рекламу, но в Великобритании готов смотреть ее сутками.

Как выдумаете, почему в мире вдруг возникают такие очаги юмора, как Одесса или болгарский Габрово?

Ну, где-то есть нефть, а где-то юмор.

В разных странах существуют разные типы юмора. Вот английский – тонкий и злой, а немецкий – грубоватый и физиологичный. Вам какой ближе?

Разный. У меня юмор более поэтичный, но при этом я очень люблю гротеск. И когда юмор переходит грань логики и превращается в обвал, мне это тоже нравится. Пантагрюэль – тоже мой друг, хотя никакой нежности в нем нет совершенно.

Говорят, что самые трудные залы для комиков – в Японии. Там публику совершенно невозможно раскачать.

Мы раскачиваем. Нас называют спасителями Японии. Крупнейшая японская компания, с которой работают все юмористы, клоуны и гэгмены, постоянно приглашает нас в эту страну с надеждой, что мы поможем японцам перестать быть такими серьезными.

Как вам кажется, юмор сильно изменился за последнее время?

Глубинный юмор, как и классическая музыка, не меняется. Колеблются только его верхние слои – то одна идея налетела, то другая. Это нормально. Есть основательные процессы, а есть временные. Важно, чтобы в юморе не было пошлости, насилия. Юмор не обязательно должен быть утонченным, иногда он может быть дурацким. Погоготать от пуза – это тоже полезно.

Есть ли вещи, над которыми нельзя смеяться?

Там, где люди любят друг друга, где они находятся в гармонии, там нет никаких границ. У евреев много анекдотов про холокост, но когда такие анекдоты рассказывают неевреи, то это уже воспринимается как цинизм. Границы начинаются там, где сходятся люди посторонние, которые не очень-то хорошо друг друга понимают и где каждый твой шаг, даже сделанный аккуратно, может причинить кому-то боль. Это вопрос гармонизации мира. Все эти шутки на грани фола – проверка мира на его состоятельность, гармоничность.

Хочу задать вопрос про политкорректность. Вот ваш любимый чаплиновский фильм «Малыш», там есть эпизод, где герой Чаплина селится в ночлежку и нелегально протаскивает туда через окно Малыша. И они спят в одной постели. Более того, Чаплин целует его на ночь в губы. Невинная, казалось бы, вещь, но сегодня многие увидели бы в этом плохое. В современном мире многие художники вынуждены заниматься самоцензурой.

Это жизнь некоего пространства, в которое мы не включены. Мы как-то ухитрились жить так, как жили всегда. Я не знаю, зачем люди путаются в соплях и занимаются подобными вещами, сами себя съедая. Для чего это им нужно, что они этим хотят добиться, я не очень понимаю…

А что у вас за система обучения «Всяки-Бяки»?

Ну, это как у Станиславского была система для актеров, так у нас система для клоунов, комиков и всех, кто занимается юмором. Это формула, при которой нет ответственности, серьезности по отношению к своей профессии, а все идет через праздник жизни. Поэтому любая ответственная задача – будь то развитие актера или создание какого-то произведения – решается при помощи карнавала. И никогда не понять, где проходит граница между творческим процессом и самой жизнью. Раз в месяц мы собираемся со всеми друзьями и делаем друг другу подарки – показываем какие-то штучки-дрючки, которые сочинили. Это может быть что угодно – ты можешь палец показать, а можешь – произведение на полтора часа, пока публика тебя не задушит. Этот процесс одновременно и строго регламентирован, и абсолютно бесшабашен.

Что вообще объединяет этих людей – клоунов? Есть ли у них какие-то общие черты характера, особенности?

Каждый из них как ребенок. Он требует: немедленно меня полюбите! Зато если вы меня полюбите, то я вам выдам за один вечер столько, сколько вы нигде никогда не получите. Это такие электростанции, которые требуют взаимодействия. И если взаимодействие возникает, то получается атомный взрыв, который не оставляет вокруг себя ничего…

…живого.

Наоборот, мертвого. Все вокруг будут плясать, скакать и ходить на голове.

Какие люди в вашей компании не приживаются?

Циники и нытики.

Случается ли на ваших представлениях неадекватная реакция у публики?

Так как у нас неадекватный жанр, то и реакция зала тоже неадекватная – ползала смеется, ползала плачет. Все время приходится реагировать на то, что происходит вокруг. То рояль на сцену вовремя не вывезли – ты начинаешь импровизировать. То ребенок в зале заплакал – ты вынимаешь из чемодана шарик и несешь ему через весь зал. Жизнь все время ставит тебя в неожиданные ситуации, и ты должен каждый раз находить новое решение. Для меня это огромное удовольствие.

Я помню, как во времена «Лицедеев» вы курицу запускали через зал и она со страху обделалась – прямо на зрителей.

Это произошло случайно. В то время у питерской публики было принято бросать на сцену конфеты. Кто-то один начал, и постепенно это стало традицией. И вот однажды кто-то вынес на сцену коробку, перевязанную ленточкой. Мы думали – торт, а там оказалась живая курица. Ну и пришлось отправить ее обратно в зал. След от нее остался, как в небе от реактивного самолета.

Вам не обидно, что вас часто копируют? Тот же Цирк дю Солей, где вы какое-то время работали, до сих пор делает вещи, очень похожие на ваши.

Да, там есть образы, придуманные мной. Я на них во многом повлиял. Но и они на меня во многом повлияли. Это нормально, когда люди обмениваются своими находками, когда ты помогаешь творческой команде. Но если ты видишь, что твои идеи используются просто для зарабатывания денег, – это уже никуда не годится. Когда тебе садятся на шею, это ненормально.

И что в таком случае делать?

Приходится все аккуратно разруливать – чтобы не было вражды, но что бы все было по-честному.

Правда ли, что вы запрещаете своим близким смотреть новости, говорить о политике и т. д.?

Я не запрещаю… Если людям хочется поговорить о политике, они собираются в каком-то другом месте. А у нас люди собираются для того, чтобы творить и любить друг друга. Главное для нас – творчество. Остальное этому мешает. Я не интересуюсь тем, что в жизни происходит неправильного, нехорошего, ненужного. Я закрыл за этим дверь. У меня дома нельзя говорить о плохом. У меня нет телевидения, нет газет. Я мечтаю о том, чтобы ко мне приходили только радостные, счастливые люди. Я их коллекционирую. У меня десятки друзей, которые, входя в комнату, рассыпают вокруг себя солнце. И таких людей нужно как можно больше привлекать к себе, дружить с ними. Тогда плохому не останется места.

Я знаю, что вы делали в России фестиваль женской клоунады «Бабы-дуры», он потом был повторен во Франции. Кстати, как вы это название перевели?

Crazy woman.

Такое впечатление, что женщин-клоунов в последнее время стало намного больше.

Да, это так. Женщины все чаще выбирают мужские профессии и вбирают в себя мужские качества, а мужчины – наоборот. Стало намного больше уверенных в себе женщин и расслабленных мужчин.

Слава, у вас есть лекция «Как стать счастливым», и в ней 72 правила. Какое из них вам кажется самым легким, а какое – самым трудным? 

Одно и то же правило может быть одновременно и самым трудным, и самым легким. Все зависит от того, с какой силой ты к нему подойдешь. Отнесешься к нему легко – оно тут же тебе поддастся, а начнешь мудрить – оно станет каменным, и ничего ты с ним не сделаешь.

А как сохранить эту легкость?

Попытаться оставаться ребенком. Не взрослеть – и все!

Но ведь энергия радости с годами уходит. Где ее черпать? При помощи каких техник?

Я никогда не пользовался никакими техниками. Правило только одно: хочешь быть счастливым – будь! Хочешь быть радостным – будь! Если ты действительно чего-то хочешь – упирайся, и тогда все получится. Не упираешься – значит, ничего не получится. Значит, ты недостаточно хочешь быть радостным. Главное – поставить цель.

Ваши ближайшие планы?

Ничего не делать. Каждый год даю себе такое обещание, но никогда его не выполняю.