Олег Фомин: «Я сам не ангел и других не сужу»

И вот он едет домой, в Москву, после спектакля, дает интервью по телефону. Вечер, снегопад, на дорогах коллапс. Ночью снимался. В выходные полетит в Киев – снимать. Олег Фомин не знает простоя. Его фильмография огромна, режиссерских работ в ней практически столько же, сколько актерских,  при этом он еще и театр не оставляет.  

Мы всей редакцией обожаем вашу картину «День выборов». А вы с нами? Или считаете, что у вас есть работы и покруче?

Покруче? Не знаю, время покажет. Для каждого времени своя работа. Когда-то фильм «Мытарь» смотрели все – засматривались, это было новое кино для того времени, сегодня все пытаются так снимать. «Next» хорош был в свое время. «КГБ в смокинге» – прекрасный сериал, я считаю...

То есть у вас есть любимые вещи.

Ну, я в принципе люблю все, что делаю. Конечно. Иначе нет смысла этим заниматься. Мои же дети это будут смотреть потом. Должно быть не стыдно.   

А правда, что перед «Днем выборов» вы сами в команде политтехнологов работали?

Я был режиссером предвыборной кампании партии Виктора Степановича Черномырдина «Наш дом – Россия».

Пригодилось как опыт?

Нет. Там все еще страшнее. (Смеется.) О чем мы говорим?! Картина – это все-таки иносказательная вещь. Так, чтобы какие-то конкретные случаи использовать для съемок, – нет, не было. Потому что в реальной жизни немножко другого уровня шутки. И над другими вещами смеешься.

То есть все-таки смешно.

Ну, так. Сквозь слезы. Зато я потом на гонорар купил бархат для спектакля, который ставил параллельно... Но интерес посмотреть, что там внутри, в Белом доме происходит, он перекрыл денежный интерес. Я автоматом понимал, что не буду сидеть без денег и что хорошо заработаю, но самое любопытное было, конечно, заглянуть за кулисы, понять, как все устроено.

Вас что-то удивило?

Да. Тогда я еще был наивным человеком. Собственно, таким и остался.

Еще раз пойдете, если позовут?

Нет-нет, не пойду, конечно. Вообще, лучше не дружить ни с властью, ни с кем-то конкретным из власти. Это плохо кончается для творческого человека.

Михаил Ромм говорил: режиссером может быть любой, кто не доказал обратного. Вы с этим согласны?

Да. Мне вот было достаточно любви к профессии и собственного киношного опыта, чтобы изучить производство как следует. Уже на одной из первых картин приходилось за пьяных режиссеров монтировать... К тому же я со студенчества занимался постановкой трюков, преподавал сцендвижение… Это уже близко было к режиссуре, хотя о режиссуре я никогда не мечтал. Но жизнь подсказывала и подсказывала, подталкивала и подталкивала, предлагала и предлагала… И допредлагалась так, что я этим занимаюсь большую часть своей жизни.

А что для вас входит в понятие «хороший артист»?

Ой. Вот тут я затрудняюсь ответить, для меня тут рецептов нет, что бы по этому поводу Михаил Чехов ни писал. Хороший артист – это всегда неожиданность, радость и… невозможность объяснить. Вот если видишь чудо и не понимаешь, как оно происходит, – значит, перед тобой действительно хороший артист.

Хорошо. Переформулируем. Без чего не может быть артиста? Чем он в принципе отличается от обычного человека?

Артисты – это не человеки, да. Отдельная порода, отдельная группа крови. Братство. Для меня это всегда было очевидно. Своего сразу отличишь, издалека.

О вас можно сказать, что вы тот режиссер, который умирает в артистах?

Можно, конечно. И нужно. (Смеется.)

Я прочитала все отзывы о вашем спектакле «Доктор знает все». Отрицательных найти не смогла, и это прямо странно для антрепризы. Каково это – ставить спектакль и самому в нем играть?

Ну я же на сцене еще со школы, с третьего класса. Я знаю, как она выглядит со стороны. Поэтому и в спектаклях у себя играю, и снимать себя могу – причем практически везде снимаю, по той простой причине, что с артистом Фоминым мне не надо долго договариваться, он меня понимает быстрей чем с полуслова, делает все как надо и экономит режиссеру Фомину массу времени.

У некоторых есть железное правило – с друзьями не работать. Вы его придерживаетесь?

Нет, не придерживаюсь. Это мои лучшие помощники на площадке. Это, считайте, я взял еще одного Фомина и еще одного Фомина, и у меня совсем руки развязаны. А если друзья еще и играют главные роли – я вообще кайфую, потому что могу спокойно заниматься и третьим, и четвертым, и пятым планом в кадре, будучи уверен, что на первом и втором все будет в порядке. Как это можно не использовать?! Тем более что моих друзей все знают и любят – это Миша Ефремов, Миша Горевой, Володя Виноградов и прочие, и прочие, и прочие. Посмотрите «Господа офицеры. Спасти императора»: эта картина снята в абсолютно дружеской команде, и это создает особую атмосферу, мне кажется.

Вы в профессии больше тридцати лет.

Почти сорок. Я первый раз на съемочную площадку вышел летом 1980-го... Попасть-то в профессию легко, а жить в ней долго и счастливо – это великая удача.

Что за вашу карьеру изменилось в индустрии?

А что могло измениться? Технологии в кино и телевидении? Спецэффекты? Ну да. Они есть, они обновляются и улучшаются, но обсуждать их бессмысленно. А театр как был театром, так им всегда и останется – вон, мы играем спектакль без всяких технологий, и, если все складывается, зрители получают мощный эмоциональный заряд, и для этого не нужно никакой машинерии.

Вы ощущаете груз своего, скажем так, актерского амплуа? Все знают, что Олег Фомин – такой мужественный герой, все равно, отрицательный или положительный. И мундир ему очень идет.

Я играю все, что хочу, все, что мне нравится. Нет, я себя не обижаю как актера.

А у вас есть любимый персонаж из уже сыгранного?

В принципе, даже страшно кого-то обидеть. (Смеется.) Ну, наверное, охотник в «Весьегонской волчице». Это был самый долгий проект в моей жизни…

Почему?

Я его увеличил на полгода для себя сам, по собственной инициативе, когда узнал, что надо будет сниматься с волками. Изначально это были щенки купленные, две стаи маленьких волчат, и когда им исполнилось четыре месяца, я начал с ними жить – и прожил с августа по январь, чтобы мы друг к другу привыкли, разговаривали на одном языке, потому что ни один дикий зверь не сыграет на экране любовь с посторонним артистом. Мне было понятно, что этого не произойдет, если я не стану своим в стае. И, конечно, эти полгода очень сильно поменяли мое мировоззрение. Меня самого поменяли как человека. Были всякие критические ситуации, мне приходилось работать дрессировщиком... Да, эта картина мне как-то по-особенному дорога.

Вам знакомо состояние актерского отчаяния?

Да. Наверное, да.

От работы или от простоя?

Самое тяжелое – это простой, конечно.

Какое кино вы будете смотреть, если вам быстро надо выпасть из депрессии, из тоски, вообще взять себя в руки?

«Лицо со шрамом», наверное.

Для вас важно, чтобы каждый новый проект был шагом вперед? Или более чем достаточно держать планку?

Непременно. Очень важно. И я этого придерживаюсь.

Вам не кажется, что если человек не играет, не пишет, не музицирует, вообще ничего не творит – то его жизнь лишена смысла?

Я бы даже не тратился на формулировку ответа. Зачем осуждать того, кто живет так, как хочет?..

Необходимость зарабатывать деньги, быть главой семьи сильно влияет на вашу профессиональную жизнь?

Нет. Потому что все, что я умею делать хорошо, – оно автоматически приносит деньги. Я удачно выбрал себе профессию.

Вы разложили свое мировоззрение по полочкам? У вас есть набор готовых ответов примерно на все вопросы?

Нет. Я таких людей вообще не очень люблю. Я и актерам говорю на площадке, что не всегда знаю, как надо. Знаю точно, как не надо, это да. А дальше начинается тот адреналин и кайф, из-за которого люди и занимаются этой профессией. Когда ты придумываешь кадр, этот кадр у тебя в голове крутится, и второй вариант, и третий, и четвертый, и ты должен выбрать из них единственно верный, потому что просто не имеешь права сделать плохо. Это заводит очень сильно.

В вас есть желание доказать себе что-то? Спортивный азарт?

Конечно. Я иногда берусь за проекты, которые считаются заведомо провальными ввиду отсутствия финансов и прочего, и делаю нечто такое, о чем спрашивают: ух ты, откуда у вас столько денег, ребята? Я знаю несколько старых фокусов киношных, которые все забыли и не используют. Ну и так далее.

Когда вы в последний раз удивлялись? Чему?

Пожалуй, нашим гастролям по Украине. Мы получили какой-то гигантский заряд положительной энергетики от людей. Первый же спектакль – 2 400 мест, еще и дополнительные, приставные, проданы, и продюсеры предупреждают: так, с сегодняшнего дня никаких приглашенных, все залы распроданы. Прилетели в Одессу, я на прогоне вышел в зал и увидел: внутри оркестровой ямы поставлены два ряда стульев, на них бумажки с номерами лежат. И так все шесть раз. У нас на «Докторе» и в Москве нет билетов, но Украина... Я, правда, не знаю, как дела обстоят у других ребят, которые там играют. Может, у всех так хорошо и такая же посещаемость, как у нас. Так что я не возгордился. Но удивился, да.

Давно испытывали культурный шок? От книги, спектакля, концерта, выставки, фильма?

От фильма – потому что я посмотрел «Фауста» Сокурова. Просто с каким-то щенячьим восторгом любовался каждым кадром... Это потрясающее кино. Вот если говорить – куда бы хотелось двигаться, в какую сторону, то это, наверное, единственная картина, которую я могу назвать.

Но она же страшно сложная. Вам не жалко было зрителей, которых вы бы потеряли, двигаясь в этом направлении?

Нет. Я никогда не буду снимать кино, которое никому не будет интересно. Я же говорю – я знаю секреты. У меня пока не было картины, которую бы люди не смотрели и не обсуждали.

А был ли у вас зритель, которым вы особо гордились?

Была такая картина, «Стеклянный лабиринт», я в ней после «Меня зовут Арлекино» снялся, в 89-м. И поехал ее представлять в Крым, в Феодосию. Перед показом надо было выйти к зрителям, что-то рассказать, ответить на вопросы. Пансионаты один за другим, санатории, курортные всякие заведения, госпитали... Одно выступление было в зале, где ребята, первые пять рядов, были покалеченные, на колясках. И меня просто уносили уже со сцены, потому что вместо обычных тридцати минут я работал для них полтора часа, и они меня не отпускали. Если говорить про то, что я видел перед собой со сцены – это, наверное, самое сильное.

Вы делите людей на хороших и плохих? Или актерская профессия от этого отучает?

Что значит – делите? Есть люди, которых я вычеркиваю из жизни, и все. Но их для меня просто не существует. А говорить, хорошие они, плохие… Я сам не ангел, поэтому чего?.. В общем, я не сужу никого.

Какие грехи, с вашей точки зрения, непростительны? Для вас лично?

Самый главный грех – это убийство. Для меня ни одно красивое дело не стоит ничего, если страдает хотя бы один человек или, не дай бог, ребенок. Если бы люди перестали убивать, все было бы немножечко по-другому на земле. 

У вас получается не думать каждый час, что вам 57?

(Смеется.) Нет, не получается. Думаю.

Сбылись ли ваши честолюбивые мечты? А человеческие?

У меня сбылись самые главные мечты: я периодически чувствую себя счастливым.

Это не о личной жизни, а теоретически: у вас есть представление об идеальной женщине?

На сегодняшний день это моя жена Татьяна. Потому что лучшей матери и более мудрой супруги я не встречал, а мне, поверьте, есть с чем сравнивать.

Существует ли что-то такое, чего женщина в принципе не способна понять в мужчине?

Все наши беды от недостатка информации. Но если ты захотела мужчину понять – ты его поймешь. Мужчина, в принципе, самое примитивное создание. Чтобы им управлять, надо знать три кнопочки. Всего три. И они действуют. Я не буду называть, но пять актрис, наших звезд, с которыми у нас произошла беседа по поводу этих трех кнопочек, после этого благополучно вышли замуж.

Я тоже благополучно замужем, но мне очень интересно. И, думаю, не только мне. Расскажите!

Для печати? Нет.

Какая из ваших привычек вам больше всего действует на нервы?

Курение.

Курите и сами себя вините?

Да. Мучаюсь от этого.

А какие привычки больше всего раздражают в других людях?

Неумение слушать.

Вам Рига когда-нибудь снилась?

Да. Довольно часто. Просто актерские сны – они, как правило, связаны с той сценой, где ты служил и к которой прирос немножечко. А они меня настигают постоянно, эти сны, и любая сцена в них автоматом становится сценой Рижского ТЮЗа.

И эти традиционные актерские сны – что вы выходите на сцену и забываете текст – бывают?

Да, конечно!

А в действительности забывали?

Нет! (Смеется.)

Сны снами, а по городу вы скучали когда-нибудь?

Я скучал по ситуациям, по людям. А сказать, чтобы прям по Риге, – нет.

Вас не забавляет, что вас здесь до сих пор считают своим? Что Олег Фомин и Рига в здешних понятиях – вещи неразрывные?

Это же здорово! (Смеется.) У меня снимался Максим Дрозд, я ему говорю: а мы бегали на твоего папу, Георгия Дрозда, в Театр русской драмы, он был для нас кумиром. Макс отвечает: а меня все детство водили в ТЮЗ, я вырос на твоих спектаклях! Так что чему тут удивляться? Все в порядке.

Говорят, обязательный атрибут успешного творца – постепенный переход в продюсирование. Вы на этом пути?

Нет. Я с этого начинал в кино, хотя слова такого еще не знал – «продюсер». Мне сказали: ты будыш продюсер, панымаэш? Я говорю: это как? Я буду всех назначать? – Да! – И директора назначать?! – Да, и директора! Вот тебе ключик, вот тебе сейф с деньгами, вот тебе офис. 

Я тогда от страха научился прекрасно считать деньги. Хотя все равно у меня украли какую-то сумму – небольшую, правда... Так что мне этот род деятельности очень хорошо известен, и когда мне начинают вешать лапшу на уши по поводу бюджета, вот тут все и обламываются. (Смеется.)

Режиссура в театре сильно отличается от режиссуры в кино? Совсем другая профессия?

Да. Есть такой закон, который я придумал, который нигде не преподается, – закон зрительского восприятия. Одно дело – создавать продукт для телевизора или для большого экрана, и совсем другое – для живых людей в театре.

Было бы странно спрашивать, что вам милее, потому что вы ощутимо больше работаете в кино. Или это так обстоятельства складываются?

Нет. Мне сейчас действительно интересней в кино. Театр – это моя тайная страсть, моя любовница. А кино – жена.

Самая дикая история, которая с вами случилась на пике популярности?

Водитель у меня заснул за рулем в Питере, когда я снимался в «Комиссарше». После ночной смены, в пять утра… Я его долго веселил, потому что видел, что он засыпает. Один анекдот, второй анекдот, третий анекдот... Потом отвлекся от водителя и решил заглянуть в телефон. Тут качнуло влево – я поднимаю голову и вижу, что машина уже на встречной, летит на 150, и на нас с такой же скоростью несется белая фура. Огромная. И не успевает тормозить. Я что-то закричал, водитель, дерганый парень, гонщик, просто крутанул руль сразу, мы съехали на обочину, а фура пронеслась практически по нашему правому зеркалу...

Дальше нас выкинуло на дорогу, крутило-болтало, и мы вылетели уже на свою сторону, только задом наперед. Водитель сказал, что ему надо поспать два часа, но меня-то жена с ребенком ждут, нам дом арендовали на время съемок... Я проверил, была ли машина в состоянии ехать, включил навигатор... Оказалось, мы в 170 километрах от Питера, вообще не там, где должны были быть... И дальше, не зная ни дорог, ничего, со спящим водителем, я добрался до дома... Танюшка проснулась от того, что хлопнула дверь, качает Макса на руках, спрашивает: «Что, переработка?» Я начал ей рассказывать – и вот тут у меня подкосились колени. Я понял, что у меня сегодня еще один день рождения.