На растрескавшейся земле. Чем живут и о чем думают херсонцы по оба берега Днепра - освобожденные и оккупированные

«Я в наушниках сплю — иначе никак не поспать из-за грохота»

Андрей, 45 лет, безработный, Олешки, оккупированная территория

— После наводнения, вызванного подрывом Каховской дамбы, в городе нет света и водопроводной воды. В моем доме первый этаж затопило полностью, вода остановилась уже по пути на второй этаж. Хорошо, что остановилась. В тех квартирах, что подтопило, воняет страшно. Мы хоть и пытались просушить те, от которых нам хозяева ключи оставили, но всё равно запах остался. Там, конечно, нужно полностью всю мебель и вещи выбрасывать. Иначе в них жить невозможно.

Вода из города ушла в августе. В некоторых районах ее не было уже в июле. Но в какой-то части города, которая в низине, еще стоит. Ушла вода и с той территории, где мой гараж. Там стояла моя машина.

После столь долгого пребывания в воде, теперь это, конечно, не автомобиль, а ведро с гайками. Но, надеюсь, удастся продать на металл, если хоть что-то уцелело.

Когда вода шла, оккупанты запрещали спасать людей, волонтерам угрожали расстрелом, некоторым дырявили лодки. Утонуло много людей, но точного числа погибших я не знаю. После отхода воды доставали тела и передавали родным или соседям. Если у погибшего все выехали, то хоронили соседи, им родственники деньги присылали. Ну, или местные скидывались. У всех утопленников в справках о смерти — инфаркт или остановка сердца. У людей старше 60 лет причиной смерти указана «старость». Официально оккупационные власти говорили примерно о 50 погибших, но по их справкам все оказались «сердечниками». На самом деле утонувших значительно больше.

Сколько людей осталось в Олешках, мне неизвестно. Вижу, что «гостей» много. Уж не знаю, на основании чего наши военкоры делают выводы, что русня отступает. Потому что мы видим грабежи, ротации, снова грабежи, стрельбу. Днем они прячутся, а ночью всё начинается снова… По городу их много, и снабжения им хватает. Понятно, что живут они с такими же бытовыми ограничениями, как и местные. Но у них всё же есть преимущество: генераторы и электричество. А у нас надежда только на солнце и солнечные панели.

Газ у нас на улице централизованный. У многих новые котлы стоят, они без электричества не работают, а у меня — старенький, поэтому я, к счастью, живу с газом. Соседи планируют зимой греться газовыми плитами. Есть районы без газа, зато у них есть электричество и помпы качают воду. Я так понимаю, эта ситуация не изменится в лучшую сторону до момента деоккупации. Воды нет, потому что русские разграбили очистные сооружения, а свет… Там проблема только в обслуживании одного трансформатора.

Может, нас освободят скоро. Никто этого наверняка не знает. Новостей нет, но мы всё ждем. А пока ситуация такая, как сегодня, мы готовимся зимовать.

Если вдруг и газ пропадет, приспособим подвал под готовку еды на дровах. Дровами все в округе запасаются. Сейчас их на улицах полно: во время потопа нанесло. Остатки заборов, крыш, сараев. Где-то в частном секторе хозяева выехали, разрешили свои дрова брать. Те, кто просто уехали, но никому ничего не сказали, вроде как тоже разрешили: им эти дрова теперь ни к чему.

У нас сейчас более-менее живут «паспортизованные». Им и деньги какие-то платят, и гуманитарку выдают. Но я лучше своим на рынке заплачу, чем их паспорт возьму.

Я сейчас не работаю. Идти под русских отказался, поэтому живу на собственные сбережения. Мои родители получают украинскую пенсию на банковские карты. Есть люди, которые помогают эти деньги обналичивать, но оккупанты их постоянно пытаются вычислить, поэтому подробностей не расскажу. В общем, скромно, ограничивая себя во многих вещах, мы продолжаем жить. Работает рынок, магазины, которые переоформили регистрацию на российскую налоговую. Даже аптеки есть, но там, на мой взгляд, часто подделками торгуют.

Последние четыре месяца каждое утро начинается с того, что я вывешиваю на балконе солнечные панели и заряжаю телефоны и пауэрбанки. Чувствую себя заправским электриком. Пока устройства заряжаются, я бегу за водой: сначала за технической, потом — за питьевой. Техническую откуда-то из лесничества привозят в баках, а питьевую бутилированную разрешают в город завозить из ближайших сел. Но это бывает редко, поэтому чаще всего питьевую мы из колонки набираем. Могу сказать, что это тот еще квест — постоять в одной очереди с русней, которая торопится. Обычно в очереди за водой около 50 человек стоит.

Русские, если не торопятся, то стоят, как все. А если нет у них настроения стоять, то расталкивают стариков, прут без очереди.

Набрав воды, тащу ее домой. Кипятим обязательно. И питьевую, и техническую.

После этого, если в городе тихо, — поход на рынок за продуктами. Обычно покупаем на один день, холодильник давно не работает. Сейчас похолодало, поэтому можно на балкон еду выносить. Сегодня на рынок не ходил, стреляли сильно. Вчера русские военные сами какую-то стрельбу на рынке устроили. Уж не знаю, что они там не поделили. В целом, местные за продуктами бегают, только когда не стреляют или совсем еды нет. Хотя взрывы — это теперь постоянный фон нашей жизни. Если стало тихо — значит, опасно.

Русские отстреливают собак в городе. Потому что они как сигнализация: собаки залаяли — значит, военные идут на свои посты.

Ну, а после одиннадцати часов дня наша главная задача — сидеть дома и слушать, как наши парни из ВСУ «поучают» москалей: то дроны, то снаряды летают. И параллельно молиться, чтобы траектория была не в многоэтажку, где живешь. Мысли, когда слышишь свист снаряда, признаюсь, самые эгоистичные: хоть бы не в нашу квартиру. К нам, к счастью, не прилетало, только стеклопакеты осколками посекло, но скотч, как говорится, нам в помощь.

По ночам стрельба наиболее активная, одновременно начинают глушить связь. Сначала до полуночи, потом после трех — другая смена начинает пальбу. В общем, я обычно в наушниках сплю. Иначе никак не поспать из-за грохота.

Важно понимать, что русские военные часто селятся в пустующие дома среди местных. Когда прилетает рядом с нами в жилье, где живут оккупанты, сразу начинается беготня ФСБ и военных с обысками. Проверяют документы, телефоны. Обычно после нескольких проверок больше не лезут — типа ты теперь со знаком качества. Ну-ну…

У нас в начале прошлого года каждый первый снимал на телефон и сдавал ВСУ все передвижения вражеской техники. Мы слушали Арестовича и верили в те долбаные «2–3 недели». Потом у нас стали горожан одного за другим увозить с черными пакетами на голове. Некоторые сейчас в российских тюрьмах как террористы (к примеру, жителя Олешек Сергея Котова приговорили к 15 годам лишения свободы за шпионаж. — Прим. ред.), кого-то запытали до смерти. Кто-то сидит в пыточных условиях в симферопольском СИЗО-1 без каких-либо обвинений и официального подтверждения задержания. Знаю людей, которых после пыток возили на расстрел, а потом предлагали выбор: записать видео с извинениями или смерть. Видеоролик в обмен на жизнь — страшный выбор… Знаю, что украинцев расстреливали после пыток. Но некоторым удалось выжить из-за участия в этих ужасных видео. Русские очень любят нам их показывать. Я никогда не осуждаю «героев» этих записей, понимаю, через что они прошли.

«Цыплята — как пятнышки солнца на нашей изуродованной земле»

Вера, 67 лет, пенсионерка, Голая Пристань, оккупированная территория

— Я остаюсь в своем городе. Ехать мне некуда, да и денег на переезд нет. После потопа стрелять вроде меньше стали. Хотя всё равно стреляют. Сегодня ночью активно грохотали, а до этого пару дней только в отдалении было слышно.

Мы целыми днями занимаемся уборкой в доме и во дворе. Моем всё хлоркой, чтобы остановить плесень. Сын ходит по знакомым, помогает вытаскивать развалившуюся мебель, разбирает обвалившиеся дома. Все копошатся на своих участках, как кроты, пытаясь успеть хоть что-то в порядок привести до зимы. Некоторые уже ремонтируют стены и потолки, сын хорошо умеет делать ремонты, поэтому иногда даже зарабатывает небольшие деньги.

Недавно я оформила российский паспорт. Без него мне не выдавали ни пенсию в 10 тысяч рублей, ни гуманитарную помощь.

Не хотелось брать этот паспорт, но кто же думал, что война так затянется и мы вынуждены будем унижаться из-за еды и возможности купить лекарства.

За пенсией и гуманитаркой нужно ездить на другой конец города. Общественный транспорт не ездит. Приходится добираться на такси, туда-обратно 300 рублей получается.

Предлагали оформить жилищный сертификат, но я отказалась. Хотя некоторые знакомые взяли сертификаты и переехали в Россию. Мой сосед, уехавший жить в Москву более двадцати лет назад, недавно звонил и хвастался, что с помощью этого сертификата квартиру своему сыну купил. Я удивилась: он же лет 15 назад гражданство РФ получил, женился, купил квартиру в Подмосковье, а сюда даже не ездил. Оказалось, у него где-то в документах валялся украинский паспорт с голопристанской пропиской. Как только пошла волна с сертификатами, он со своего паспорта пыль стряхнул, кольцо обручальное с пальца снял и пошел с грустным видом документы подавать на сертификат как вынужденный переселенец. И ведь получил его! Радуется, что для почти совершеннолетнего сына с помощью этой войны легко решил квартирный вопрос.

Мы думали, что россияне уйдут из города из-за наводнения. И действительно, их в первое время не видно было. Сейчас они вернулись и снова живут в соседних домах. Сразу же отобрали машину у соседа. А ведь он ее так берег… Сумел восстановить после затопления. Один раз даже до рынка мы смогли доехать за продуктами. Теперь на его старенькой машине гоняют солдаты.

Электричество пусть не всё время, но бывает. Тогда мы успеваем набрать воды с помощью колонки. Центральный водопровод не работает, но в продаже вода есть. Три литра питьевой воды около 80 рублей стоят. Мы ходим к магазину, туда иногда привозят и бесплатно раздают гуманитарку: 5-литровые бутыли с водой. Но в последнее время уже никто не возит воду бесплатно. Продукты в наш район возят один раз в неделю. Приезжает большая машина, и торгуют прямо с нее. Знаешь, как в глухих деревнях, где магазинов нет. У нас их теперь тоже нет — все закрыты. Говорят, где-то на другом конце города работает аптека, но в ней почти ничего нет. Если нужны лекарства, люди ездят в Скадовск (60 км от Голой Пристани) — там и магазины, и аптеки, и больницы, и административные органы есть. У них даже кафе работают, музыка играет, люди гуляют. Это сложно представить, час пути на машине — и совершенно иная жизнь. Хотя, признаюсь, радость и беззаботность гуляющих по набережной людей в Скадовске мне кажутся фальшивыми.

Наши соседи, у кого в домах стены и потолки обвалились, пожили в чужих домах, пока на нашей улице вода стояла. Как подсохло, все вернулись, ремонтируют свое жилище. Тяжело, правда, ни цемента, ни песка не добыть. Но выкручиваемся как-то. Наши пенсионеры все по домам, только детей и внуков нет — никто из молодых в оккупированном городе не остался.

Возобновила работу наша пекарня, в районе снова запахло свежеиспеченным хлебом. Мы, правда, и сами уже приноровились хлеб печь, но всё же работающая пекарня — это как иллюзия мирной жизни, спокойствия.

Как зимовать будем, не знаю. Надеюсь, газ появится, его после наводнения нет. Спасает электричество. Пусть оно и работает не всегда, но когда работает, можно успеть хотя бы одну комнату обогревателем нагреть.

Если и света не будет — не знаю. Будем как-то во дворе на костре воду греть и в бутылки заливать, с ними под одеяло. Мы так в прошлом году грелись. Тогда же зиму смогли пережить, и эту переживем.

Я радуюсь, что во время резкого подъема воды наша собачка и два кота выжили. А еще две курочки и петушок, остальные, к сожалению, утонули. Так вот, они впятером несколько суток на крыше сарая просидели. Без еды и воды. И никто никого не тронул. Безропотно ждали, когда уйдет вода и можно будет спуститься на землю. Сейчас привычно друг друга гоняют, но так, больше для виду.

Еще одна курочка у нас выжила, она как раз цыплят высиживала. Так мы ее вместе с соседями берегли, выделили ей уголок в моей спальне, следили, чтобы у нее и вода, и еда были. Мы же наводнение вместе с соседями пережили, ютились большой толпой в двух комнатах, спали на полу. И все вместе нашей наседке радовались. Сейчас уже цыплята вылупились. Они — как пятнышки солнца на нашей изуродованной почерневшей земле. В огороде всё пропало, плодовые деревья черные, земля черная… Но я надеюсь, что к весне земля очистится. Может, и деревья смогут ожить.

«Стараемся экономить на еде, чаще всего варим каши»

Надежда, 70 лет, пенсионерка, Херсон

— В прошлом месяце я пыталась выехать из Херсона. Уехала в Винницу, поправила там немного здоровье и вернулась домой. Хотела с дочерью и внучкой там остаться, но съем жилья в той части Украины, которая редко обстреливается, сейчас настолько дорогой, что нам финансово не осилить. Да, вынужденным переселенцам государство платит небольшое пособие, но это копейки в сравнении с тем, как выросли цены. Мне платили пособие 2 тысячи гривен, а съем квартиры — 8 тысяч гривен. Мы решились вернуться домой, потому что здесь нам хотя бы за аренду жилья платить не нужно.

Живем вместе в частном доме, который раньше у нас как дача был. Соседи все выехали, потому что постоянно прилетает рядом, но наш дом пока цел. Моя квартира, что на Корабельной площади, тоже вроде целая. Меня забрали оттуда родственники, когда начала прибывать вода после взрыва на Каховской дамбе. Наш многоквартирный дом затопило, но только первый этаж. Сейчас вода ушла. Правда, снаряды постоянно в него попадают — в ту сторону, что на Днепр смотрит. Соседка говорит, что кусок дома оторвало. Я поэтому пока здесь живу, но к зиме всё же пойду в свою квартиру, если электричество, газ и воду дадут. Там у меня хотя бы отопление будет, если коммуникации подключат. А здесь, на даче, ничего к зиме не приспособлено.

Моя дочь ходит на свою довоенную работу. Говорит, когда идет по центру домой, людей даже не встречает. В городе каждое второе здание — со следами разрушения, без слез смотреть невозможно. Во второй половине дня интенсивность обстрелов усиливается, поэтому людей на улице и не встретишь, все сидят по домам.

Внучка-подросток волонтерит. Каждый день куда-то ездит, таскает какие-то коробки. Тоненькая, молчаливая… Теперь в громоздком бронежилете ходит. Волонтеров тоже обстреливают. Сразу, как только люди за гуманитаркой начинают собираться. Где хоть какое-то столпотворение — сразу прилет. Устает она страшно, но спит всё равно плохо, даже если от усталости с ног падает.

Цены выросли страшно. Мы стараемся экономить на еде. Как и многие, чаще всего варим каши.

Мой товарищ, с которым работали вместе много лет назад, иногда заходит в гости. Говорит: «Надя, ты не представляешь, как мне хочется жареного мяса. Прям впиться в него зубами и оторвать большой кусок».

У него во время наводнения дом смыло, он близко к реке жил. Ничего не осталось. Сейчас живет в квартире у знакомых, которые выехали из Херсона. От администрации города ему выделили холодильник и телевизор. Он смеется: «Еще было бы куда это богатство поставить». Деньги и стройматериалы на восстановление дома тоже обещают: сразу, как только война закончится. Он хочет на своем участке дом строить. Ему важно именно это место, потому что там стоял дом, в котором жили не только его родители, но и деды, и прадеды.

Я всё ждала, что ВСУ будут быстро наступать и освободят левобережье, и наши ежечасные обстрелы прекратятся. Но пока всё затормозилось. Чиновники наши воруют, а мы, простые украинцы, ежедневно донатим на ВСУ. Я не понимаю, почему мы покупаем те же тепловизоры, если на нашу армию такие огромные деньги выделяют? В последнее время я начинаю думать, что нас, херсонцев, давно списали со счетов, еще в начале войны. Мы долго были в оккупации, потом нас освободили, но свободы мы так и не почувствовали.

Больше статей о происходящем в России и в мире читайте в "Новой газете. Европа".