Красивые и злые. В латвийский прокат выходит фильм, посвященный Хельмуту Ньютону

Его еще при жизни называли манипулятором и сексистом, обвиняли в том, что он превращает своих моделей в бездушные объекты и тем самым унижает их человеческое и женское достоинство. Доживи фотограф до наших дней, думаю, феминистки устроили бы ему веселенькую жизнь: в эпоху #metoo, политкорректности и равенства полов его взгляд на женщину многие назвали бы токсичным. Хотя на самом деле Ньютон женщин не просто любил – боготворил.

Либо секс, либо съемки

Фотограф никогда не скрывал, что модели для него – «сырой материал», как глина для скульптора. В документальном фильме 1989 года «Хельмут Ньютон: сцены на грани» (реж. Адриан Мабен) есть момент, когда мэтр приезжает в Берлин, чтобы сделать очередную эротическую фотосессию. Вот он звонит своему агенту: «Для меня есть что-нибудь?» – как будто с сутенером разговаривает. Вот он обедает в ресторане с девушкой, которую завтра будет пробовать в качестве модели. У девушки нет портфолио, она дебютантка, и, прежде чем увидеть ее обнаженной, Ньютон ведет с ней светские беседы. «А грудь у тебя небольшая, да?» – деловито спрашивает он. – «Да», – смущенно отвечает девушка. – «Но красивая?» – «Вполне». – «А ноги?» – «Да вроде тоже в норме»… Словно кобылу выбирает. Я понимаю, почему Ньютона так ненавидели феминистки во главе с Сьюзен Зонтаг...

Странно, что до сих пор не объявилось ни одной жертвы его «сексуальных домогательств» – притом что Ньютон так часто работал в жанре ню, который, как считают обыватели, уже сам по себе предполагает неуставные отношения между фотографом и моделью.

Впрочем, нет, не странно. Жертв Ньютона просто не было, да и быть не могло. Для моделей он был не похотливым папиком, а чудаковатым гением, который просто играет в такую странную игру – расставляет голых девушек в различных неудобных позах и снимает их на фотопленку. В работе он мог быть строг и даже жесток («Я подвергал бедную девушку адским мучениям и однажды заставил ее ползать по полу фотостудии, поедая виноград. Бог знает, зачем я это сделал – снимки получились ужасные!» – писал он в автобиографии). Зато как только был сделан последний кадр, Хельмут превращался в озорного мальчишку, который не прочь подурачиться – рассказать анекдот, напялить на себя дамскую шляпку или пройтись туда-сюда в шпильках походкой развратной женщины. Моделям с ним было весело.

Он подвешивал девушек на вертолетном тросе над океаном (а внизу была специально прикормленная стая акул), засовывал их в пасть аллигатора (хорошо еще, что это было чучело), заставлял бегать по лестнице на огромных каблуках, перепрыгивая через несколько ступенек... Да, съемки у Ньютона могли быть некомфортными физически, но психологически девушки не испытывали ни унижений, ни стыда. Мэтр всегда вел себя с ними заботливо и корректно. Для каждой, даже для той, которую забраковывал еще на стадии кастинга, всегда находил ободряющие слова. Ну хотя бы: «У тебя классная попка!» (впрочем, в наше время даже такой невинный комплимент мог бы быть воспринят как домогательство).

Для некоторых женщин позирование обнаженными Ньютону стало своего рода актом освобождения. «Хельмут дал мне огромную внутреннюю силу. Если бы он не сделал тогда тех фотоснимков, которые теперь стоят на моем письменном столе, моя карьера пошла бы по-другому», – признается британская актриса Шарлотта Рэмплинг, которую Ньютон впервые снимал еще на заре ее карьеры в 1973 году. А певица Марианна Фейтфулл уверяет, что благодаря сеансам у Ньютона она освободилась от чопорности, которая была в ней воспитана монахинями в годы учебы в католической школе.

К Ньютону, как и к Харви Вайнштейну, всегда стояла очередь из старлеток. Сняться у него означало не только украсить свое портфолио статусным снимком, но почти гарантированно войти в вечность. Но, в отличие от Вайнштейна, Ньютон никого ни к чему не принуждал. «С девушками можно или заниматься любовью, или их снимать. Совмещать одно с другим невозможно», – говорил он.

Впрочем, подобное совмещение в его жизни все-таки было – в самом начале, с Джун. Они познакомились в 1947-м в Австралии, когда начинающая театральная актриса Джун Браун пришла к молодому фотографу подработать в качестве модели (кстати, денег он ей тогда не заплатил – их у него попросту не было). На целых 57 лет Джун стала для Ньютона всем – женой, партнером, музой, помощницей, арт-директором, архивариусом, нянькой… Со временем она и сама сделала неплохую карьеру фотографа (Джун известна под творческим псевдонимом Элис Спрингс), так что специфику работы своего мужа прекрасно понимала. Она даже научилась копировать его стиль – на некоторые заказы, которые Хельмут не успевал или просто не хотел делать, он посылал жену. Но все-таки ее собственный почерк от ньютоновского отличается: в нем меньше театральности и холодной отстраненности, больше натуральности и теплоты.

А что касается ревности… Один из самых известных снимков Ньютона называется «Автопортрет с женой и моделями». На нем зеркало, в котором отражается Хельмут, фотографирующий обнаженную девушку, а в уголке сидит Джун, устало наблюдающая за происходящим. Когда ее спрашивали, не ревнует ли она мужа к моделям, Джун всегда отвечала, что ревнует, но не к моделям, а к цветам – это была вторая, после фотографии, страсть мэтра.

Злые и красивые

Ньютона часто называют эротическим фотографом, но не надо забывать, что карьеру он сделал в мире моды. Ньютон был одним из тех, кто реформировал фэшн-фотографию, превратил ее в настоящее искусство. В 50-е годы, когда он только начинал, снимки в глянцевых журналах выглядели довольно однотипно, и идеи молодого фотографа часто воспринимались в штыки. Так, например, самый первый снимок Ньютона для французского Vogue, где была изображена девушка, прислонившаяся к уличному фонарю, редакция забраковала по причине «недостаточного аристократизма».

Ньютон ненавидел студийную съемку, и для воплощения своих замыслов ему порой приходилось проявлять немалую смекалку. В то время наряды Haute Couture не разрешалось выносить за пределы студии, но Ньютон нашел выход: он укутывал моделей в белые простыни и тайком отводил их в парк Тюильри, где с большими предосторожностями фотографировал.

Он был новатором и в жанре рекламы. Когда он снял украшения Bulgari стоимостью десятки тысяч долларов на руках модели, котора разделывает курицу, у представителей бренда это поначалу вызвало ярость. И заказчики из ювелирного дома Cartier его рекламу – рентгеновский снимок женской ножки в туфлях стилетто и с цепочкой на щиколотке – оценили не сразу. А сейчас это классика рекламной фотографии.

К середине 80-х Ньютон практически перестал снимать моду: ему надоели дизайнеры со своими бесконечными придирками и редакторы, вынужденные подчиняться диктату отдела рекламы. Совсем уходить из этой сферы он не торопился, ведь именно мода снабжала его самыми прекрасными в мире моделями, но фокус его внимания окончательно сместился в сторону жанра ню. Символически этот переход отразился в самой известной его работе – диптихе «Они идут» (1981). Две фотографии: на одном снимке – полностью одетые модели, на другом – те же модели, в тех же позах, но абсолютно обнаженные. Нагота здесь воспринимается как костюм – одеждой становится само тело.

«Ньютон показывает нам женщин, которые столь сильны, что не нуждаются в одежде от именитых дизайнеров. Даже будучи голыми, они сохраняют свою женскую силу», – говорил немецкий режиссер Геро фон Бём, который к 100-летию Хельмута Ньютона снял о нем документальный фильм «Злые и красивые» (The Bad and the Beautiful). 28 октября эта лента выходит в наш прокат (в кинотеатре Splendid Palace). 

Равноправие наоборот

«Запретные вещи – самые интересные», – говорил Ньютон. В автобиографии он откровенно пишет об истоках своего интереса к теме секса и женского доминирования. Вспоминает, как мать приходила пожелать ему спокойной ночи в одном нижнем белье и окутанная ароматом Chanel; как первую эрекцию он испытал в четыре года; как в бассейне не мог ответи глаз от сосков, проступающих сквозь мокрые купальники одноклассниц; как скрывался в туалете, часами разглядывая эротические журналы; как ходил со старшим братом смотреть на берлинских уличных проституток...

У каждой детали на снимках Ньютона есть своя предыстория. Он любил снимать в шикарных старых отелях – таких, где он провел много времени в детстве (родители Хельмута были довольно богаты и постоянно ездили на курорты). Бассейны всплывают на его фотографиях как дань детскому увлечению плаванием (Ньютон даже был чемпионом Берлина среди юниоров). Монокль, который часто используется в качестве эффектного аксессуара для его моделей, напоминал ему годы, проведенные в студии Ивы, – знаменитой берлинской женщины-фотографа, которая учила юношу Хельмута не только азам профессии.

Эротизм работ Ньютона балансирует на грани шокирующих откровений – недаром его считают крестным отцом стиля порношик. Черные чулки и высокие каблуки, наручники и цепи, седло на спине и металлический корсет... в этой БДСМ-ной экипировке многие видели откровенно фашистскую тематику. Уж что-что, а фашизм этот берлинский еврей, чудом сумевший избежать концлагеря и покинувший Германию в 1938 году, ненавидел всей душой.

Героини его снимков – не жертвы, а наоборот, хозяйки положения, настоящие воительницы, доминатрикс. «Я всегда любил сильных женщин, потому что сам я человек робкий», – говорил Ньютон. Мужчины как герои его не интересовали, на самых известных снимках Ньютона их практически нет. А те, что есть, чаще всего выполняют роль антуража: это официанты в ресторанах, портье в отелях, музыканты в ночных клубах – персонал, призванный обслуживать потребности женщин. Так что проблема равноправия полов у Ньютона вывернута наизнанку: уж если кто и нуждается у него в защите, так это мужчины.

Когда в 1971 году Ньютон перенес инсульт и надолго попал в больничную койку, первое, о чем он попросил жену, – принести ему фотоаппарат. И все время, проведенное в клинике, он снимал себя – во всей своей больничной неприглядности. И Джун, перенесшую в 1982-м серьезную операцию, он тоже фотографировал с безжалостным натурализмом. «Я мог бестрепетно смотреть на то, что делали с ее телом, только если между ней и моими глазами находилась камера. Наверное, это свойственно представителям моей профессии. Мне кажется, что военные фотографы не могли бы вынести сцен боли и кровопролития, если бы между ними и теми ужасами, которые они снимают, не находилась камера», – писал Ньютон в автобиографии. Камера всегда была чем-то вроде барьера между ним и реальной жизнью. Она делала его сильнее и смелее, воплощала его мечты и помогала изжить комплексы.

В лексиконе Ньютона не было таких слов, как «духовность» и «душа». «На моих снимках вы видите лицо, тело. Видеть дущу – это выше моего понимания», – говорил фотограф. Но именно эти «бездуховные» снимки способны так много рассказать о природе человека – и того, что в кадре, и того, что за кадром.