Историк моды Александр Васильев — о роли Юдашкина и Зайцева в российской культуре и о влиянии войны на одежду

— Александр, вам не кажется, что мы наблюдаем какой-то зловещий символизм? С разницей в два дня умерли Вячеслав Зайцев и Валентин Юдашкин, отцы-основатели российской моды и кутюра.

— Да, это действительно символично и очень грустно, хотя и предсказуемо. Они оба очень давно и тяжело болели. Вячеслав Михайлович после двух инсультов уже восемь лет страдал от болезни Паркинсона. В последнее время передвигался только в кресле, почти ничего не говорил. Последний раз я его видел в марте, он говорил очень невнятно, держал мою руку — это было очень трогательно. Слава очень переживал из-за этой своей беспомощности. В молодости он был очень сильным человеком. Я помню, он мне рассказывал, как однажды попал в автомобильную катастрофу и ему раздробило ногу, врачи решили ее ампутировать, но он категорически отказался и сам восстановил ее упражнениями и режимом. У истории с его смертью есть чудовищное продолжение.

— Вы про похороны Зайцева на кладбище в Щёлково?

— Ну конечно. Тело великого русского кутюрье находится в морге, его никто не собирается забирать. Сын не делает ничего для подготовки похорон, потому что они с отцом были в очень холодных отношениях из-за дележа имущества. И народный художник, академик и величайший деятель культуры, который прославлял Россию, будет похоронен на городском кладбище по месту прописки. Во всех странах есть пантеон для великих деятелей культуры, во Франции это Пер-Лашез, а в России — Новодевичье кладбище. И, конечно, великий Слава Зайцев должен быть похоронен там. И это тоже символично, мы еще раз видим, какое отношение в России к моде и культуре.

— Но, по сути, Зайцев был поэтом пресловутого русского мира, который так любит Кремль, продвигал национальный стиль.

— Конечно, но он был поэтом русского мира в каноническом его смысле, а не извращенно-милитаристском. Но мы видим, что этого оказалось недостаточно. Ты можешь всю жизнь прославлять национальный стиль в моде, можешь прославлять Россию на международных подиумах, но тебя все равно не похоронят достойно.

Более того, закрыта обучающая программа о моде, которую Зайцев основал, «Модный приговор». Это был практически единственный источник информации федерального масштаба, обучавший стилю обычных людей: одежда, прически, макияж, разборы ошибок. У нас не Берлин, не Париж и не Лондон, где можно развить насмотренность, просто глядя на окружающих. Родители тоже не могут привить эту культуру: не забывайте, мы все родом из СССР. Мы знаем, что такое дефицит, во всём — в еде, мебели, предметах быта. А дефицит в одежде был острейшим на протяжении всей советской эпохи. Не было ни одного года советской власти, когда можно было купить достойные трусы, бюстгальтер, колготки, удобную обувь, подходящие по размеру пальто и брюки. 

У нашего народа есть опыт дефицита, а не выбора. В России до сих нет музея моды. Ни национального, ни городского. Их должно быть хотя бы два — в Москве и Петербурге.

— Если нет музея моды, куда попадет вся огромная коллекция Зайцева?

— Вся эта сокровищница растворится по кускам. У него сохранились платья с очень многих показов, как и у Валентина Юдашкина. Но всё это не будет храниться в одном музее. Коллекция Славы пойдет частями либо по разным музеям, либо по складам, либо по киностудиям и театрам, либо по частным коллекционерам, таким как я. У меня много [работ] Зайцева и Юдашкина, в свое время Алла Борисовна Пугачева передала мне 13 своих сценических нарядов — там были платья от обоих кутюрье. Скажу вам больше: так как нет музея, то и новому поколению учиться не на чем и гордиться нечем. Мы все восхищаемся современными французскими дизайнерами, но во Франции два музея моды, городской и национальный, и постоянные выставки, где люди тоже учатся. И я молчу, что всего за одну неделю в Париже можно научиться стилю, просто гуляя по улицам. Я уже лет тридцать говорю, что, пока в России не будет музея моды, наши дизайнеры не выйдут на мировой уровень. Сейчас я узнал, что собираются открывать музей СВО, там уже есть 12 тысяч экспонатов. А как тогда мы хотим сохранить русский стиль? Как мы собираемся передавать его следующим поколениям, тем, кто не застал ни Зайцева, ни Юдашкина?

— Можем ли мы говорить о российской моде в мировом контексте? И до войны это был очень крошечный рынок.

— Мир российской моды не очень обширный: это вам не Италия, Франция, Великобритания, США и Япония. Они лидеры мирового фешн-рынка. В мире моды России царили два человека, которых мы только что потеряли. Невосполнимая утрата? Да!

За ними должно идти другое поколение, но оно не пришло. Это не значит, что в России нет ни одного дизайнера. Моя приятельница Эвелина Хромченко подсчитала, что в нашей стране более тысячи людей объявили себя профессиональными дизайнерами. Но многие из них, к сожалению, «одногодки», чтобы не сказать однодневки. 

Часто это девушки, которые находят спонсора на одну-две коллекции. Иногда это любящий муж, но бывает и организация для продвижения своего региона. «Свет, ты же такая талантливая, ты же училась в нашем Омском технологическом, сколько тебе надо? Два миллиона? Пожалуйста». И Света создает эту весьма милую коллекцию, и о ней даже кто-то напишет, но коллекция не раскупается, и наша Света решает заняться чем-то другим.

— У нас есть Игорь Чапурин, он работал для европейского рынка.

— Да, он был и остается наиболее значимым дизайнером в России. Он работал в доме моды в Италии, но в последнее время больше работал для балета, в том числе в Большом театре, как художник по костюмам. В России были популярные бренды — Гоша Рубчинский, Александр Терехов, Кирилл Гассилин, — но они все закрылись в пандемию. Из тех, кто «выжил», могу назвать Ульяну Сергеенко, Юлию Янину и Алёну Ахмадуллину. Все эти три дизайнера постоянно работали за рубежом. Янина одевала звезд на красные дорожки «Оскара» и Каннского фестиваля — это очень важно для дизайнера. И Янина, и Сергеенко постоянно делали показы в Париже.

Но есть очень важный момент. Зайцев и Юдашкин не просто делали красивую одежду, они что-то говорили людям, несли свою философию, именно поэтому они достигли международной славы. Я бы сказал так: у них была «брендовость» в каноническом смысле, а не просто лейбл. Это не значит, что у перечисленных мною брендов никогда этого не будет, но при нынешней политической ситуации никто из них сейчас не может делать показы на Западе.

— Пропаганда вам на это ответит, что Запад нам не указ и мы будем делать показы у себя, устроим фешен-импортозамещение.

— Мы можем говорить что угодно, но исторически мода — это Париж, Милан и Лондон. Это всё равно не Москва и Петербург. Почему мы хотим продемонстрировать достижения российских спортсменов на Олимпиаде, а не где-нибудь в Новосибирске или Владивостоке? Олимпиада — это не только себя показать, но и на других посмотреть. В мире моды то же самое, здесь тоже есть эшелон признания: он проходит не только на подиумах западноевропейских городов, но и на страницах мирового глянца, а теперь еще и в онлайн-СМИ и у блогеров-инфлюенсеров. Если о тебе не пишет мировая пресса, тебя не существует в мировой моде. Политическая ситуация, конечно, опустила железный занавес для российских дизайнеров. Но, повторюсь, если даже внутри страны нет музея, о каком развитии моды может идти речь? Сейчас даже негде сделать мемориальные выставки Зайцева и Юдашкина. Россия — очень богатое государство, но деньги идут на другие цели, и мы с вами знаем, на какие.

Я искренне не понимаю, почему на продвижение российской моды и русского стиля не выдаются деньги, ведь национальный стиль — самое «скрепное», что только можно придумать. Пока Зайцев и Юдашкин были живы, это был некий таран, они могли подталкивать идею продвижения российской моды.

— Можно ли сказать, что с уходом Зайцева и Юдашкина российская мода умерла?

— Я бы сказал, что она увяла. Для того чтобы она ожила, нужны не только имена. Ведь мода для многих — это такая сказочная индустрия, но в ее основе лежит производство. Мода начинается с ткани, а отечественной ткани физически нет. Даже самые патриотически настроенные люди говорят: «Ничего страшного, мы возьмем китайские ткани, турецкие или индийские».

— Звучит не очень патриотично.

— И непрактично. Да, во всех этих странах есть огромная текстильная промышленность, но она не адаптирована к российскому климату. Россия — снежная холодная страна, индийский шелк нас не согреет, даже в несколько слоев. Индустрии моды не существует без фурнитуры. В России нет своих пуговиц, застежек, пряжек, крючков, молний и даже лент. Это всё Китай. В нашей стране нет швейных машин и станков — это всё санкционная техника. По моим самым оптимистичным прогнозам, Россию ждет десять лет тяжелого застоя, если не больше.

— Любая война влияет на моду. На эту тему написано много книг: например, в феврале прошлого года вышла книга историка Джули Саммерс Dressed for war о главном редакторе британского Vogue Одри Уизерс, которая руководила журналом во время Второй мировой. В этой книге очень много о том, как та война повлияла на повседневную моду. А нынешняя война повлияла на стиль в России?

— Безусловно. Во время любой войны мода меняется. Конечно, в моду сразу входит стиль милитари, как знак войны. Это общемировая аксиома. Ткани цвета хаки, всевозможные плечи и погоны, пальто-бушлаты, много карманов, металлические пряжки и пуговицы, как на военной форме, и камуфляж. В моду входят сапоги на шнуровке на грубой подошве. Всё это может быть по-разному стилизовано. В России это заметно уже сейчас.

При этом люди начали одеваться более скромно и невзрачно: война всех делает беднее. Богатеют только те, кто продает оружие.

Плюс общая тревожность и начавшаяся волна доносов заставила людей быть незаметными — не дай бог ещё подумают, что вы поддерживаете западные ценности или живете не по средствам.

— Стали ли люди одеваться патриотичнее, если можно вообще так говорить о повседневной одежде?

— Не хочу расстраивать ярых патриотов, но повседневная одежда во всех странах мира, и Россия здесь не исключение, это американская мода. Джинсы, кроссовки, кеды, футболки, толстовки, бомберы, бейсболки. Я думаю, из-за новой холодной войны с США Россия начнет искать свои модные корни не в православии, а в язычестве и «скрепной скрепности». Поэтому в моду вернутся косоворотки и сарафаны в современных вариациях, хотя и с американскими кроссовками китайского производства.

— Откуда в России эта страсть к лубочному патриотизму? Я сейчас в японской рубашке, но это не кимоно, а, скорее, одежда британских гольфистов 20-х годов прошлого века. Почему российская одежда должна быть обязательно сарафаном с кокошником, а не, например, качественной английской рубашкой?

— Сейчас обострение против всего европейского и американского, уж тем более одежды британской аристократии. Та же Япония может себе позволить качественные ткани, она сама их производит, такого нет в России. У Японии огромный рынок сбыта, экспорт в Европу, которая привыкла к недорогой, но качественной одежде. Россия никогда не занималась массовым экспортом одежды и вообще любых товаров — она и внутренний рынок не покрывала, не то что внешний. Япония не хочет переодеть Европу в кимоно, она хочет заработать деньги и престиж. Это очень эффективная бизнес-модель, поэтому Япония — один из лидеров мирового рынка моды.

— Каков тогда ваш прогноз для России?

— Прогноз один — все без исключения войны заканчиваются. Даже Столетняя война в XV веке. Современные войны идут в среднем лет пять. И после окончания войны мода резко меняется, ведь только тогда женщины понимают, что мужчин стало очень мало, а кто вернулся живым, [тот] покалечен физически и морально. Послевоенная мода всегда более открыта: декольте глубже, юбки короче, талия уже, каблуки выше. Это тоже аксиома.

— Может ли при таком уровне цензуры и несвободы развиваться такая свободная сфера, как мода?

— Может. Атмосфера гнета, которая царила в СССР, заставила Зайцева выйти в лидеры, иначе его просто «забили» бы конкуренты в Доме моды на Кузнецком Мосту. Благодаря этому его заметили иностранные журналисты, в 1962 году французский журнал Paris Match написал: «Наконец-то в России появился кутюрье». 

Самое смешное, что так они оценили коллекцию Зайцева для заводских рабочих, которую он сделал по модному лекалу, которое он где-то подсмотрел. Ведь тогда не было такого доступа к информации, как сейчас.

— Вы рассказывали, что он научился делать подиумные коллекции у Коко Шанель, когда она приезжала в СССР.

— И не просто в СССР, а на 50-й юбилей Октябрьской революции в Сокольниках по приглашению Галины Брежневой. Вы можете себе представить там Коко Шанель? Слава рассказывал мне эту историю лично. Зайцев говорил, что был под огромным впечатлением и понял, какие модели нужно шить для коллекций, какие должны быть аксессуары и образы. Образ Chanel, особенно ее знаменитые костюмы, преследовал его в первые годы. Потом его ошибочно начали называть «красным Диором».

— Его одежду можно было носить? Мне сразу вспоминаются все его безумные футуристические шляпы.

— Все мечтали о пальто от Славы Зайцева. Оно было настолько качественным, что поклонницы его творчества носят [его вещи] до сих пор. Но вы правы, большая часть — это подиумный кутюр. Как и у Юдашкина, кстати. Поэтому оба одевали звезд эстрады и кино. Но Юдашкин был не только художник, но и талантливый бизнесмен, у него была и линейка джинсов, которые могут носить все. 

— Но Валентин Юдашкин был еще и очень близок с властью и имел много госзаказов. Самый громкий — военная форма по заказу Минобороны. Зачем он в это ввязался?

— Деньги и престиж. Мне рассказывала его помощница, что она оббежала все кабинеты, чтобы получить этот контракт.

— То есть он сам хотел работать с армией?

— Как человек, который служил, он мечтал переодеть армию. Он переодел олимпийскую сборную и сотрудников «Аэрофлота». Это всё исторические госконтракты, престижные, громкие. С армией вышло очень большое недоразумение: эта форма просуществовала недолго и была упразднена, потому что военные в ней мерзли и заболевали пневмонией из-за дешевой тонкой ткани. Валентину пришлось оправдываться, что была предусмотрена другая ткань. Помимо этого Юдашкин сделал очень тонкую талию, которой точно не славятся военные, — она просто-напросто не садилась на их фигуры. Будем считать это творческой неудачей, которая может быть у любого художника.

— А такая близость с властью может быть у художника? Ведь Юдашкин сам, когда повез свою легендарную коллекцию «Фаберже» в Париж в 1991 году, говорил, что это случилось только благодаря перестройке и новой свободе. А в итоге стал доверенным лицом Путина и его не пустили на Неделю моды в Париже, потому что он не осудил войну в Украине.

— Да, он ничего не сказал о войне — ни за, ни против. Вы спрашиваете, может ли художник быть конъюнктурщиком? Может, и таких примеров в истории много. Есть художники, которые любят работать с властью. Им нужно плавать в тех водах, которые теплее и приятнее, безопаснее.

Мы не можем отрицать, что и в гениальных художниках есть оппортунизм. Может быть, Зайцев тоже этого хотел, но не сложилось. Валентин Юдашкин, как и Слава Зайцев, очень любил моду и русский стиль, но также сильно любил деньги. В отличие от Славы, который все свои деньги вкладывал в новые коллекции. Может, если бы Слава был близок с властью, то похороны были бы на Новодевичьем кладбище со всеми почестями, достойными короля и патриарха моды.

Больше статей о происходящем в России и в мире читайте в «Новой газете. Европа».