Дизайнер Лена Лумельски: "Моде нужны стойкие оловянные солдатики"

В 2011-м году молодой бельгийский дизайнер, выпускница антверпенской Королевской академии изящных искусств Лена Лумельски открыла в Риге свое ателье. Почему именно в Риге? Все просто: шить в Латвии вещи уровня demi couture оказалось и дешевле, и эффективнее, чем в Бельгии, где хороших мастеров сейчас днем с огнем не найти. При этом ее бренд был нацелен на мировой рынок. Одежда Lena Lumelsky продавалась в таких магазинах, как Dover Street Market (Лондон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Токио), Harvey Nichols Hong Kong, Boon the Shop Seoul, Adekuver Seoul, Mimosa Saudi Arabia. Среди клиенток бренда были королева Иордании Рания, актрисы Руни Мара и Рената Литвинова, певица Деми Ловато, звезды корейского рэпа…

А потом случилась пандемия и вместе с ней глобальный кризис, основательно перетряхнувший мир моды. Пытаясь вписаться в новые реалии, Лена сделала нестандартный ход - она нашла инвестора, основала новую марку ArtisainT by Lena Lumelsky и открыла в Риге свой шоурум, где можно не только купить ее вещи, но и заказать понравившуюся модель по индивидуальным меркам.

Вряд ли в годы своего севастопольского детства Лена могла предположить, что она будет заниматься модой в Риге. Хотя сейчас, задним числом, она даже видит определенные знаки судьбы, связывающие ее с Латвией…

Лена Лумельски: В нашей семье большой ценностью считались журналы мод Rīgas Modes. Моя мама собирала их начиная с 1960-х годов и очень берегла. Они выглядели как-то не по-советски, казались атрибутом западной жизни. Когда мои родители в 1994-м году эмигрировали в Германию, мама взяла эту подшивку журналов с собой. А еще она взяла свою коллекцию пуговиц. Там были пуговицы еще от бабушкиной одежды - настоящие раритеты! Все это богатство было разложено по пластиковым баночкам из-под чистящего средства Skaidra - эта паста латвийского производства пользовалась тогда большой популярностью во всем СССР.

Вы выросли в Крыму, в Севастополе. Это портовый город, значит, там была мода, были моряки, привозившие вещи из-за границы…

Да, я помню какие-то дубленки, “варенки”… Но для нашей семьи, которая жила очень скромно, если не сказать бедно, все это было недостижимой роскошью. Ничего фирменного мне в детстве не перепадало. Что-то шила и вязала мама, что-то доставалось от двоюродных братьев - но это была одежда для мальчиков, а я так мечтала о красивых платьях!.. К тому моменту, когда я решила стать дизайнером моды, ни одной фирменной вещи в руках я еще не держала. Сейчас молодому поколению трудно объяснить, что в Советском Союзе все шили и вязали не потому, что увлекались рукоделием, а потому что у людей просто не было доступа к хорошим вещам. При этом ходить в самосшитом считалось стыдным, поэтому люди старательно это скрывали, выдавая за фирменное. Сейчас-то я понимаю всю ценность индивидуального пошива и ручной работы. Смотрю на фотографии времен маминой молодости и вижу, насколько хорошо она тогда была одета. А теперь мама живет в Германии и одевается, как среднестатистическая немка, - джинсики, кроссовочки… Я ей все время предлагаю: “Давай сделаем тебе что-нибудь поинтереснее”. А она отвечает: “Зачем? Здесь так не принято, здесь такое не носят”.

Почему вы решили стать дизайнером одежды?

Наверное, это идет от моего детского романтизма. До сих пор перед глазами стоит картинка, как мама собирается в театр и достает из шкафа свое единственное выходное платье - очень красивое, кружевное, уже несколько раз перешитое по очередной моде. Это меня вдохновляло. Ну, и журналы мод, конечно. Те самые, Rīgas Modes или таллинский Siluett - ни о каком Vogue мы тогда, конечно, и мечтать не могли. Кстати, я с детства рисовала свои собственные журналы мод - они назывались Ļenas Modes. Помню, как чертила по линеечке плечи у пиджаков. Где-то у мамы эти рукописные журналы до сих пор хранятся…

А шить вы когда научились?

Ох, со швейной машинкой у меня были тяжелые отношения. Шить я толком научилась только в Академии изящных искусств в Антверпене. В детстве дедушка мне всегда говорил: “Будешь плохо учиться, пойдешь в швейное ПТУ”. Пугал. Потом я часто думала - надо было действительно плохо учиться и пойти в швейное ПТУ - это же такая шикарная база для нашей профессии! (Смеется).

В 1990-х ваша семья уехала в Германию, а вы оказались в Израиле - почему?

Я отправилась туда учиться. При том, что моду я тогда не знала совершенно. На приемных экзаменах на вопрос: «Кто ваш любимый дизайнер?» — я назвала наугад несколько имен. Среди них был и Пьер Карден, к тому моменту уже совершенно не модный. Преподаватель, поджав губы, сказал: «А вы считаете, что это сейчас актуально?». Я тогда не знала ни-че-го! Но училась я хорошо. Единственное, чего мне катастрофически не хватало, - это европейской культуры. Все-таки Израиль — это очень ближневосточная страна и по менталитету, и по культуре, и по климату. Ну не носят там классические европейские жакетики и костюмчики. Там носят майки с шортами, чтобы в этой жаре можно было по несколько раз в день менять одежду. Антверпен - совсем другое дело. Это Европа, традиции, культура. Я же выросла на альбомах с репродукциями Брейгеля и Мемлинга…

Трудно ли было поступить в Академию изящных искусств? Это ведь один из лучших в мире модных вузов, alma mater знаменитой “антверпенской шестерки”.

Да, поступить было трудно, но еще труднее было дойти до финала. В Академию на факультет моды поступают 250 человек, а до выпуска доходят не более 10. Нас оказалось 18, и это был чуть ли не самый большой курс за все годы существования Академии. Преподаватели нас загружали до предела. Принести на следующее утро 100 эскизов — это было самым типичным заданием. Но когда я поступила, мне было уже не 18 лет, как другим студентам. Для меня это был осознанный шаг, и к учебе я относилась очень ответственно.

То, что вы победили в международном конкурсе молодых дизайнеров Mango, где награду вам вручал Жан-Поль Готье, как-то помогло в дальнейшей карьере?

Конкурс был в 2010-м году, когда я уже окончила Академию и создала свой бренд. А до этого я мечтала попасть в какой-нибудь большой дом моды. Пошла на собеседование в Dior и была уверена, что меня возьмут. А меня не взяли… Понадобилось время, чтобы пережить этот шок и осознать произошедшее. В Антверпенской школе в студентах поощряли индивидуализм - все крутилось вокруг твоей уникальности, тебя растили, как креативного директора, творца. А в крупных домах моды творцы не нужны. Там нужны стойкие оловянные солдатики - люди, которые выдерживают огромные нагрузки и умеют работать в команде. Нас этому вообще не учили. Как и бизнесу - мы же все были великие художники с карандашом за ухом.

Знаю, что после окончания Академии вы участвовали в каком-то интересном групповом проекте. Это была попытка создать новую “антверпенскую шестерку”?

В моем окружении оказалось довольно много талантливых людей, которые, как и я, хотели самовыражения. Нас не взяли в большие дома моды, но и работать на коммерческом производстве мы не хотели. Мы объединились и открыли свою модную платформу. Там был и магазин, и книги, и перформансы, и кафе. Мы делали совместные коллекции, возили их в Париж… Но, конечно, новой “антверпенской шестеркой” мы не стали. Через несколько лет проект распался, и каждый из нас пошел своей дорогой.

Одним из ваших однокурсников был Демна Гвасалия. Стало ли для вас неожиданностью, что этот скромный грузинский паренек так рванул вперед - возглавил дом моды Balenciaga, стал революционером современной моды?

Про Демну все было ясно уже с самого начала. Он не просто талантлив. Талантливых людей много, но чаще всего их хватает на одну-две коллекции. А Демна создал целую эстетику, которая, конечно, может нравиться или не нравиться, но она повлияла на все развитие современной моды. Демна уже в 20 лет был полностью созревшей личностью. Он беженец, он видел смерть, а такие дети очень быстро становятся взрослыми. Плюс у него безумные коммуникативные способности. Плюс выдающиеся лидерские качества — умение создать команду, вести за собой людей, постоянно их вдохновлять.

Сейчас в домах моды настоящая чехарда с креативными директорами. Многие, поработав сезон-другой, уходят. Или их увольняют, даже не дав им толком себя проявить.

Чтобы преуспеть в модной индустрии, одного таланта мало. Нужна еще невероятная физическая и эмоциональная выносливость. Тонко чувствующим, рефлексирующим людям здесь не место. Ты должен быть готов к тому, что у тебя никогда не будет нормальных выходных и отпуска. Что творить тебе нужно будет не по вдохновению, а по жесткому графику: хочешь не хочешь, а ты обязан выдать каждый день определенное количество идей. Что у тебя будут сложности с личной жизнью и тебе просто некогда будет завести ребенка. Знаю, что в больших домах моды ценным сотрудницам оплачивают заморозку яйцеклеток - чтобы в будущем они смогли стать мамами, но сейчас не отвлекались на подобные пустяки. В общем, это очень стрессовая работа, которая при этом еще и не слишком хорошо оплачивается. Там могут выдержать только настоящие фанатики, беззаветно влюбленные в моду.

Как сложились судьбы других ваших однокурсников? Поддерживаете ли вы с ними контакт?

Да, все, с кем я познакомилась, поступив в Академию в 2002-м году, остались моими друзьями. Никто не потерялся, не пропал.  Есть те, кто сейчас занимают большие посты в крупных домах мод - Dior, Cavalli, Ann Demeulemeester. Есть те, кто пошли по более сложному пути и создали собственные марки. А некоторые вообще ушли из моды - стали керамистами, визуальными артистами, скульпторами. Мы по-прежнему друг с другом на связи. С моим однокурсником из Японии мы делаем совместные коллекции. А мой однокурсник из Норвегии, который сейчас преподает в польской модной школе, узнав, что я ищу хорошего конструктора, посоветовал мне свою студентку, девочку из Латвии. Мы познакомились, она прошла у меня стажировку и с тех пор она — моя правая рука.

Когда вы решили создать свой бренд?

В 2009-м году я отправилась в самостоятельное плаванье - создала бренд Lena Lumelsky и открыла маленькое ателье в Антверпене. Но у меня была большая проблема с мастерами - в Бельгии их найти очень трудно и их услуги очень дороги. Тогда мой бывший муж, который родом из Риги, посоветовал мне поискать мастеров в Латвии, где еще сохранились ремесленные традиции. До этого я была в Риге всего один раз - в 1990-х годах мы со школьным классом ездили сюда на экскурсию. Освоиться в Риге мне очень помог Роланд Петеркопс, тоже выпускник Королевской Академии Антверпена, с которым мы были знакомы еще со студенческих времен. Роланд познакомил меня с дизайнером обуви Элиной Добеле, которая стала моей близкой подругой. Она как раз собиралась открывать в Риге свой магазин и предложила мне продавать там какие-то мои вещи. Постепенно я в Риге нашла мастеров и в 2011-м году открыла здесь свое ателье. Начинали мы с трех человек, в лучшие годы нас было 15. Все шилось в Риге, а продавалось по всей Европе, у нас был шоурум в Париже.

В последние годы, особенно после пандемии, в латвийской моде произошли большие, и, прямо скажем, драматичные изменения. Многие марки прекратили свое существование. Элина Добеле закрыла свой магазин и вообще ушла из моды. Роланд Петеркопс теперь занимается чистым искусством - делает выставки, театральные костюмы. А вы, получается, единственная из этой компании, которая по-прежнему производит одежду.

Элина по образованию архитектор, она просто вернулась в свою первую профессию. Что касается Роланда, то он настоящий визионер, человек искусства. У меня более утилитарный подход к моде. В этом смысле я - «малый голландец», миниатюрист. Мне нравится просто одевать людей. Самое главное - сделать человеку красивую вещь, увидеть в его глазах радость и понять, что ты работаешь не зря.

Скажу честно, когда осенью 2023 года в Риге открылся ваш шоурум ArtisainT by Lena Lumelski, я думала, что он просуществует от силы полгода.

У меня никогда не было своего магазина, а я всегда мечтала увидеть своего клиента живьем - пообщаться с ним, “пощупать” его, расспросить о его мечтах и надеждах. Это особенно важно, когда ты создаешь штучный товар, который не является предметом первой (и даже второй) необходимости. И я очень рада, что мой инвестор и соосновательница бренда Юлия Римлина решилась осуществить этот проект. Это даже не магазин в классическом понятии, а шоурум, ателье и клуб по интересам в одном флаконе. Мы не выпускаем сезонных коллекций - эта гонка всем надоела. Мы делаем ставку на базовый гардероб, производим вещи, которые можно будет носить долго и которые не выйдут из моды. Плюс у нас есть коллаборации с латвийскими художниками и ремесленниками из самых разных сфер - производителями одежды, аксессуаров, посуды и т.д. Мы знаем, как тяжело маленьким производителям выживать в одиночку.

Уже много лет идут разговоры о смерти люкса. Мол, зачем тратить такие деньги, когда есть вполне приличная одежда в масс-маркете - она дешевая, над ней не нужно трястись, ее можно часто менять…

А еще существует рынок подделок, который даже больше, чем рынок масс-маркета. Сейчас по улицам ходят много женщин с сумками Dior, и большинство из них – поддельные. Да, я часто думаю о том, как меняется отношение к люксу. И все-таки мне кажется, что он не умрет. Тем дальше, тем больше люди ценят вещи ручной работы. Это не обязательно должен быть люкс или одежда, сшитая в ателье по принципу made-to-measure. Это может быть что-то, что перешло к тебе по наследству от бабушки, или что ты купила на каком-то рынке ремесленников… Вещь с историей, в которую создатель вложил свою энергию и любовь. А не бездушный продукт, сделанный только ради того, чтобы продемонстрировать этикетку.

Но люкс становится таким запредельно дорогим.

Да, согласна. Но эту проблему решает вторичный рынок. Вот почему сегодня так популярны сэконд-хэнды и платформы по перепродаже одежды, а многие дизайнеры используют в своей работе переработанные материалы. У меня тоже была коллекция (я ее показывала в прошлом году на вильнюсском фестивале Mados Infekcija), созданная из стоковых тканей кутюрных брендов 1990-х - начала 2000-х годов.

На последнем Каннском кинофестивале был введен запрет на слишком оголенные платья на красной дорожке. С чем это, на ваш взгляд, связано? Новая этика и консерватизм наступают?

И это тоже. Но вообще мода существует в режиме маятника, ее все время качает туда-сюда. Мы сейчас живем в информационном торнадо - событий происходит слишком много. Чтобы обратить на себя внимание, людям приходится громко кричать - в том числе и при помощи своего внешнего вида. А самый простой способ обратить на себя внимание – это провокация. Но это как наркотик, требуется все новая и новая доза. Платье-яичница, надувные штаны, мужчина в женском кринолине… Информационные поводы множатся, а публика требует: дайте нам что-нибудь еще! Лично я ничего не имею против оголенных нарядов. Многие из них мне нравятся. Проблема лишь в том, чтобы люди понимали: они - не звезды, и то, что уместно на красной дорожке Каннского фестиваля, будет нелепо смотреться в провинциальном доме культуры или на выпускном в школе.

Можно ли воспитать вкус?

Для начала нужно воспитывать насмотренность. Люди очень консервативны, а маленькие дети в особенности. Например, они боятся пробовать на вкус новые непривычные продукты. А родители, в свою очередь, боятся им их давать. Авокадо - слишком сложно, оливки - слишком специфично. Но если маленькому ребёнку не давать пробовать ничего нового, то он и будет любить только макароны и сосиски. И так во всем. Только насмотренность и опыт учат тебя отличать хорошее от плохого и выводят тебя на новый уровень.

Сейчас многих творческих людей пугает искусственный интеллект. Вас он страшит?

Нет, абсолютно. Искусственный интеллект должен страшить тех, кто занимается фастфудом - в самом широком смысле этого слова. Если речь идет о массовой культуре, о продукте, который не претендует на какой-то высокий уровень, а выполняет сугубо развлекательную функцию, - вот его ИИ вполне может заменить, и уже это делает. Любой творческий процесс - это нечто аномальное, неправильное, это выход за рамки. А пока то, что делается сейчас с помощью ИИ, не отличается оригинальностью и легко отличимо от творения человека. Я думаю, что ИИ может в чем-то помочь, где-то сэкономить время и силы. Но главным в творческом процессе все равно останется человек.