Королева текстиля

Вообще-то Эдите отмечает сразу два юбилея – 80 лет жизни и 50 лет в искусстве. К этим датам приурочена ее большая персональная выставка, которая сегодня открылась в Музее декоративного искусства и дизайна.

Говорят, что двух гениев в одной семье не бывает. А вот семья Паулс это утверждение опровергает. Родная сестра Маэстро Эдите Паулс-Вигнере, возможно, не столь известна широким народным массам, как ее брат, но в области текстильного искусства она личность абсолютно легендарная. Эдите – одна из лучших и самых титулованных латвийских гобеленисток. Ее работы, сломавшие стереотип о сдержанном прибалтийском текстиле и поражающие своей экспрессией и богатством цвета, часто путешествуют по миру, оседая в музеях и частных коллекциях. Да она и сама – настоящее произведение искусства.

Эдите, создается впечатление, что у вас какие-то особенные отношения с модой. Ваша мама в юности работала швеей. Сами вы до того, как заняться гобеленами, учились на модельера и даже проектировали одежду в Доме моделей.

У меня в гардеробе сохранились два маленьких платья, которые я сшила себе лет в двадцать, когда училась в школе прикладного искусства. Иногда смотрю на них и вспоминаю молодую женщину, которая еще не знает, что такое телесные недуги, и находится во власти совсем других переживаний. Мои родители хотели, чтобы я пошла по музыкальной части, как мой брат, но Господь Бог не дал мне музыкального слуха, зато наделил внутренним зрением. Меня всегда увлекали искусство и мода. И увлекают до сих пор. 

Как вас одевали в детстве?

Я родилась в простой семье: мама была домохозяйкой, папа – фабричным рабочим (хотя в свободное время он играл на барабанах в любительском коллективе). Денег всегда было в обрез, но при этом мама умудрялась выглядеть стильно и дорого. Одежду и обувь она шила себе на заказ. До сих пор помню имена этих портних – госпожа Горбуш и госпожа Рисмане. Вещи они делали просто фантастического качества. Например, у мамочки было изумительное бархатное пальто с вышитой шелковой подкладкой. К нему прилагалась горжетка из лисы и такая же муфта. Я мечтала, что, когда вырасту, это пальто станет моим. Но вскоре у меня появилось свое собственное – маленькое пальтишко из красного бархата, и тоже с муфточкой. С тех самых пор бархат – мой самый любимый материал. Особенно винного и золотого цвета. По сей день при виде бархата я испытываю трепет наслаждения.

Кто повлиял на ваш стиль?

Я бы хотела рассказать о четырех, нет, пяти женщинах, которые оказали огромное влияние на мое понимание стиля. Начну с Вечеллы Варславане (известная художница по костюмам, работавшая в театре и кино. – Прим. ред.). Это была экстраженщина. Я бы даже сказала – секс-бомба. Какая у нее была талия, какие формы! Она не была классической красавицей, но обладала мистической притягательностью и одевалась очень своеобразно. Меня это пленяло. Вторая – Сарма Холцмане (известная латвийская манекенщица советских времен. – Прим. ред.). Впервые я увидела ее в Художественной академии, куда поступила на только что открытое отделение текстиля. Сарма была похожа на актрису Марину Влади и обладала завораживающей пластикой движений – от нее было глаз не отвести. Такой вот природный дар – грациозно двигаться. Третья – Ванда Канцане (художественный руководитель Рижского дома моделей на протяжении 30 лет. – Прим. ред.).

Потрясающая женщина, она одна, без чьей-либо поддержки, вырастила двух замечательных дочек, одна из которых, художница Барбара Гайле, сейчас живет во Франции. Я познакомилась с Вандой в школе прикладного искусства. Она могла выйти на улицу в незаконченном пальто, подколотом булавками, и выглядеть при этом безупречно! В историю Дома моделей она вошла со своими маленькими черными платьями. Невероятно привлекательная женщина, просто невероятно! Четвертая – знаменитая художница Майя Табака. Запах скипидара, «французская группа»… Когда я впервые ее увидела, на ней было белое платье, черные чулки и черный лак на ногтях. Она выглядела поистине экзотическим созданием. Когда я уже работала в Доме моделей, очень хотела, чтобы Майю взяли к нам манекенщицей. Но ее не взяли – признали угловатой, грубоватой… И, наконец, моя пятая муза – назову ее просто «женщина в шляпе». Имени ее я не знаю, но, когда она шла по улице, все на нее оглядывались.

А сейчас случается встречать на улице людей, на которых хочется оглянуться?

Знаете, в те годы, когда я училась в Художественной академии, у каждого был свой индивидуальный стиль. А сейчас все ходят в одинаковых джинсах. Я считаю, во всем виноваты французы, которые ввели в моду пуховики, вытеснившие элегантные пальто. И теперь зимой все ходят в этих фуфайках. Недавно была в изысканном ресторане, с красивым интерьером, хорошей кухней, смотрю – на вешалке одни фуфайки висят. А так хочется видеть на женщинах что-то элегантное – пальто, шляпы… Меня удивляет, в каком виде дамы сегодня отправляются на прием к президенту. В туфлях без каблука! Кошмар! А что может быть красивее лодочек? Женские ножки в них смотрятся великолепно.

Ваш собственный стиль с годами менялся?

Когда-то я была стройной, а стройные люди могут позволить себе многое. Сейчас мои формы изменились. Возраст и болезни берут свое, и я уже не обращаю внимание на то, во что одеваюсь. Единственное, к чему я готовлюсь, так это к своим персональным выставкам – каждый раз шью для себя новый наряд. Правда, проходят эти выставки раз в десять лет… Но для нынешней выставки ткань я уже купила. Разумеется, бархат.

Настоящий, хороший бархат в Латвии купить можно?

Да, на улице Стабу есть один такой магазинчик. А вообще бархат – сложный материал. Его нельзя надеть под что-то. Его можно носить только соло, с другими материалами он не дружит.

Вы когда-нибудь позволяли себе дорогие дизайнерские вещи?

Никогда! Меня это абсолютно не интересовало. Во всем должна быть элегантность, а разгуливать по улице в одежде с надписями… Не вижу в этом никакого смысла. Есть три вещи, которые мне не нравятся в современной моде, – рваные джинсы, татуировки и когда немолодые женщины носят длинные распущенные волосы (часто они уже жидкие, и это выглядит неопрятно). И еще мне не нравится, что женщины сейчас злоупотребляют косметикой. Мой дядя в свое время говорил своему сыну: «Прежде чем жениться, окуни ее в ванну!» Я за естественность, а ее теперь почти не встретишь.

Кто-нибудь из дизайнеров вам нравился?

Много лет моей большой любовью был Карл Лагерфельд. В восьмидесятые годы я даже включила его фотографию в одну из своих работ. После Лагерфельда я полюбила Кристиана Лакруа. Его стилю присуща некоторая театральная чрезмерность, даже навязчивость, но он всегда сохраняет свой колорит и элегантность. У Лакруа исключительный талант художника по тканям.

А из нового поколения?

Мне нравится голландка Айрис ван Херпен. Но это уже технологии. А технологии меня подчас пугают. Лакруа сказал: «Пока в мире будут богатые женщины, ручная работа не исчезнет». Но, надо признать, технологичные вещи ван Херпен – это что-то такое сказочное. Еще я слежу за китайским дизайнером Гуо Пей. Она как-то заметила: «Вот вы сейчас говорите с некоторым пренебрежением: "Сделано в Китае", но придет время, когда вы будете говорить это с восхищением: "Да, это сделано в Китае!"» Когда я вижу, какая у нее безграничная фантазия и какие колоссальные материальные возможности, волей-неволей приходит в голову мысль: да, при нашей бедности на мировой уровень не пробиться.

Вы говорили, что, работая в Доме моделей, так и не избавились от комплекса неполноценности.

Да, я так с ним и живу. Руки огрубели от работы, талия исчезла… Нет смысла все это как-то по-особенному упаковывать. Но одежду я до сих пор шью себе сама. Мне по-прежнему нравится ручная работа, поэтому готовых вещей я не покупаю. Да, в Доме моделей мне было трудно ужиться. Там все вокруг были такие красивые, так изящно одеты… А я могла заявить о себе только при помощи своих работ.

Что еще, кроме моды, вас интересует?

Меня интересует все, что происходит в искусстве. В том числе и в современном искусстве, как это сейчас называют. Иногда нам не хватает здравого взгляда на вещи. Мы можем долго рассуждать о чем-то, что нам кажется остросовременным. А эта современность – давно уже вчерашний день. Вот сегодня все помешаны на проблеме загрязнения окружающей среды, а я помню, как еще в 70-е годы была в Варшаве на аналогичной выставке. Ничего нового тут не изобрели…

Какие у вас отношения с миром ароматов?

Интересные. Был у меня один эпизод в жизни, история любви. Любовь была с его стороны, не с моей. Звали его Аскольд, и был он из весьма состоятельной семьи. Он пригласил меня в дом к своим родителям. Его мать встретила меня в длинном платье. На столе, как сейчас помню, стояли дивные кексики с желе из красной смородины и взбитыми сливками. И она задала мне вопрос, который я тогда даже не поняла: «А как вы носите духи?» Мне, юной девушке, совсем еще ребенку, причем из простой семьи, вообще было непонятно, о чем идет речь. Я что-то промямлила в ответ, а она мне: «Духи нужно смешивать».

С тех пор я так и делаю, смешиваю их и создаю свой, индивидуальный парфюм. Мне нравятся горьковатые ароматы. Если бы я была парфюмером, я бы попыталась получить аромат маттиолы. У этого скромного цветка манящий и непостижимый аромат. Синтетические парфюмы вызывают у меня слезы. В буквальном смысле. И нет ничего печальнее сильно надушившегося человека. Парфюм должен заявлять о себе сдержанно, тихо – в этом есть класс.

Что, по-вашему, делает человека красивым?

Мне нравится, когда человек умеет поддержать беседу, а не просто соглашается со всем: «Да, да, да». Я вообще очень люблю вести диалог. Он может быть острым, даже неприятным. Но только в таком случае он мне интересен. А когда мне не возражают, вообще не хочется продолжать разговор.

С кем вам интереснее всего беседовать?

Теперь уже с самой собой. В 2006 году я потеряла сына и после этого отстранилась от мира, ушла в себя. Меня больше ничто не трогает так, как раньше. Например, меня больше не может взволновать театр. Актерская игра не вызывает у меня эмоций. После смерти сына я приобрела привычку гулять по ночам. И мои работы тоже в основном рождаются ночью. А вообще, что касается работы, то в этом году я собираюсь поставить точку. Не хочу больше этим заниматься. Честно говоря, после наступления независимости стало неинтересно творить. В этом смысле в советское время было лучше – художники пользовались поддержкой государства, и они могли творить, не думая о том, откуда взять на это творчество деньги.

Без господдержки художники оказываются в положении униженных. Не давать художнику денег на персональную выставку – это преступление. Меня это возмущает до глубины души. Молодым приходится ходить по кабинетам, просить, писать проектные заявки, а потом ждать – примут, не примут… А сколько все это отнимает времени и энергии – ждать, переживать, получать отказы… Больно от всего этого.

Что способно вас порадовать?

Я люблю читать. Обожаю старых писателей и поэтов. Мне близки те, кто пишет просто, но мыслит глубоко, – Карлис Скалбе, Фрицис Барда, Эдуард Вейденбаум, Александр Чак.

А в музыке?

В музыке я очень уважаю своего брата. Кто-то может упрекнуть меня в необъективности или семейственности, но это не так. С Раймондом мы практически не видимся, встречаемся хорошо если раз в год. Но я слежу за его творчеством. Он – непревзойденный мелодист. И по сей день пишет очень много, только ему нужны новые, с хорошим уровнем исполнители. Мне очень нравится его программа с Даумантсом Калниньшем. И с Харийсом Спановскисом понравилась. Агнесе Раковска тоже хорошо исполняет его песни.

Кто вам нравится из актрис?

В театре моя любимая актриса – Иева Пуке. Не могу забыть ее Гедду Габлер. А из зарубежных – Анна Маньяни. Она себя никогда не жалела. Не боялась быть некрасивой, отталкивающей, не щадила свое лицо. В ней пылал такой огонь! Эти горящие глаза, этот темперамент…

А из актеров?

Когда-то меня пленял Ален Делон. Жерар Филип был выдающейся личностью, до сих пор помню тот черно-бело-красный костюм, в котором его хоронили. Жан Маре. И Ив Монтан, который чем-то похож на моего брата. У нашего Карлиса Аушкапса был очень красивый голос, для актера это, наверное, самое важное. Еще мне нравится голос Айгарса Розенбергса. И Лаурис Субатниекс – он хорош даже в рекламе.

В ком вы чувствуете то, что называется душевным родством?

Повернем вопрос иначе: не в ком, а в чем? Мне близок дух Средневековья с его замкнутыми пространствами, маленькими окнами, темнотой и атмосферой таинственности. В интерьере мне нравятся насыщенные цвета – в белых или светлых помещениях я чувствую себя неуютно. Мне нужно, чтобы пространство втягивало меня в себя, как полотна Вермеера или Рембрандта. Любимые жанры в изобразительном искусстве – натюрморт и портрет. Причем на портретах меня обычно привлекают люди необычные, со странностями. Как известно, все, кто оставил свой след в истории, – это неврастеники, шизофреники и психопаты. Кто угодно, но только не обычные, нормальные люди.

Кого в своей жизни вы больше всего любили?

Сына. В остальном были страстные увлечения, но настоящей любви не было. Когда женщина производит на свет ребенка – это что-то непостижимое. Мне даже кажется, что я слишком сильно его любила.

Есть ли у вас своя философия жизни?

Если ты нашел свою нишу, где можешь себя реализовать, – это и есть твое главное достижение в жизни. Со стороны это даже может быть никем не оценено – важно самому осознавать, что ты жил и занимался любимым делом.

Вам это удалось?

Да. За свою жизнь получила много любви и много цветов. Моя первая выставка состоялась в 1978 году. Была зима, мороз под минус тридцать, но цветов принесли столько, что я чувствовала себя, как в мавзолее (смеется). У входа на выставку стояла огромная очередь. Вы можете себе это представить? Были времена, когда люди готовы были стоять на улице в мороз, чтобы попасть на выставку.