Знакомьтесь: принц! Как рижанин Тимофей Андрияшенко стал звездой театра Ла Скала

Свой путь на сцену знаменитейшего театра Италии Тимофей начал в Рижской хореографической школе. Как и все лучшие ученики, он исполнял детские партии в «Щелкунчике» и участвовал в международных конкурсах. Если бы все шло по накатанной – наверняка после диплома пришел бы солистом в нашу балетную труппу. Но нет. Он снялся в кино, он выиграл грант на учебу за границей и завершал образование уже в Генуе, он в 18 победил на престижнейшем балетном состязании в Москве – и первые свои главные роли станцевал в Ла Скала.

Альберт в «Жизели», Конрад в «Корсаре» и Ромео, принц Дезире в «Спящей красавице» и принц Зигфрид в «Лебедином озере», Базиль в «Дон Кихоте» и Арман в «Даме с камелиями», кавалер де Грие в «Манон» и Ленский в «Онегине»... В 2016-м Тимофей получил титул «Артист года» от Danza&Danza Award – на два года позже, чем его подруга и партнерша по сцене Николетта Манни. В настоящее время они оба являются премьерами Teatro Alla Scala. И, возможно, самой красивой парой итальянского балета.

Вы очень юным переехали в Италию. Это был шокирующий опыт?

Нисколько. Я был полон энтузиазма. Мне очень нравилось открывать для себя новый мир, новый менталитет, новый язык. И мне было 14! Я вообще не думал о последствиях, о том, что будет и как. Мне просто хотелось оказаться в Италии и начать там учиться и жить.

Вы рады тому, как все устроилось?

Конечно. Как же не радоваться. И на карьеру я не могу пожаловаться, и с человеческой точки зрения все очень, очень хорошо – у меня есть девушка, с которой мы вместе уже несколько лет, у меня есть добрые друзья. Люди мне здесь нравятся ничуть не меньше, чем в Риге.

Часто скучаете по Риге?

Раньше – да, сейчас нет. Скучаю я даже не по Риге, а по родственникам, по друзьям, по детству. Как, в принципе, и все люди, я думаю.

Есть ощущение, что вы возвращаетесь в свой город на белом коне?

Даже не знаю. Но мне всегда очень хотелось станцевать в Риге именно спектакль, не гала-концерт. Возможность поучаствовать в гала-концерте у меня уже была, два года назад мы с Эвелиной Годуновой приезжали по приглашению Андрея Жагарса, и это было очень приятно – атмосфера хорошая, публика нас с Эвелиной Годуновой тепло принимала… И все-таки спектакль намного интересней, это полноценная работа. Так что жду не дождусь, когда выйду наконец с больничного и приступлю к репетициям – я три месяца дома просидел из-за травмы. К сожалению, и такое бывает.

Махар Вазиев рассказывал в интервью нашему журналу, как его возмущала ситуация с реабилитацией танцовщиков в Ла Скала…

К сожалению, мы считаемся такими же наемными служащими, как и клерки в офисе. Если ты пришел на работу, то должен заниматься тем, за что тебе платят: танцевать спектакли. Нет такого понятия, как реабилитация на рабочем месте. Поэтому нам надо восстанавливаться вне театра, а возвращаться туда уверенными, что мы здоровы на все сто.

Вы ведь застали Вазиева в его бытность артистическим директором балетной труппы?

Именно он был инициатором того, чтобы я перебрался в Милан. Я тогда только-только начал работать в театре оперы и балета в Риме и был не особо доволен своим положением, так что Вазиев позвонил в очень подходящее время. Сказал: «Тимофей, здравствуй, очень приятно, я Махар Хасанович, хочу тебя видеть. Завтра можешь?» (Смеется.) Он такой. Человек слова и дела. Он мне, если можно так выразиться, дал толчок – и очень хорошую базу для ролей, которые я потом исполнил в Ла Скала.

У вас недавно юбилей был, 25-летие. Почувствовали себя взрослым?

Нет! И не хочется! Хотя и возраст, и мой статус в театре заставляют. Я просто обязан быть взрослым и вести себя ответственно по отношению к делам, к карьере, к коллегам, к имени театра, которое я вожу с собой на спектакли и концерты.

А были в вашей жизни дни рождения, которые не хотелось отмечать?

Были. Да даже в прошлом году. Вообще ничего не хотелось, такое состояние было серое. Моя девушка повела меня по магазинам, а когда в конце концов я пришел уставший домой – там были наши друзья, они все приготовили, стол накрыли… Это Николетта мне сюрприз устроила! И настроение мгновенно поменялось, день рождения превратился в праздник, как и подобает.

То, что вы с Николеттой – пара не только в жизни, но и на сцене, облегчает вам существование или создает проблемы?

Когда хорошо друг друга знаешь и танцуешь вместе, разные моменты случаются. Иногда просто скажешь, не подумав: «Ты это неправильно делаешь», и возникает конфликтная ситуация. Но мы с Николеттой этот период уже прошли и научились, как правильно общаться во время репетиций. Уважение – вот самое важное и в личных отношениях, и в балетном зале.

А что самое важное из того, чему вас Николетта научила?

Отношение к работе. Она помогла мне понять, что значит профессионализм и уважение к самому себе. Показала это на собственном примере. И продолжает показывать каждый день. Она трудяга из трудяг, просто пашет как лошадь, если позволено так выразиться, и бывает, что приносит работу домой – то есть не перестает разговаривать и думать о балете даже тогда, когда надо бы отдохнуть, отвлечься, переключиться. В этом плане мы друг друга компенсируем и дополняем.

Но не конкурируете. А про конкуренцию в балете столько говорят... Она на самом деле так жестока?

Где как. Есть конкуренция полезная, когда люди, которые, по идее, рассчитывают на одни и те же роли, дружат и стараются поддерживать друг друга. При таком раскладе можно вместе достичь очень хороших результатов. Но если конкуренция начинает влиять на психологическое состояние, если ты пытаешься помочь человеку и натыкаешься на отказ или, наоборот, чувствуешь, что у тебя что-то не получается, и просишь помощи, а ее нет, – это вредит работе и вредит тебе, потому что разрушает спокойствие жизненное. Я испытал на собственной шкуре оба варианта, к сожалению.

Ваш старший коллега по театру Роберто Болле в Италии – национальный герой. Вам бы хотелось такого вот абсолютного признания – которое, быть может, даже жить мешает, но все же греет душу?

Я с ним очень хорошо знаком и вижу, что ему подчас сложно просто из дома выйти и на улице показаться. Вот такого мне бы точно не хотелось. Но то, каким артистом он является, какого успеха он добился, – впечатляющий пример для каждого танцовщика, разумеется.

А есть какая-то ролевая модель, который вы хотели бы следовать? Человек, на которого вы равняетесь?

Нет такого. Я могу понять, что хорошего есть в конкретном человеке; я, как и все люди, учусь, беру для себя то, что мне в особенности по душе и что способно помочь по жизни. Но на этом все.

Вы живете в одной из главных мировых столиц моды. Это сказывается на вашем гардеробе?

Надеюсь, что да! Я особо на моде не помешан, но осознаю, что являюсь премьером театра Ла Скала и не могу на людях появиться в таком виде, как будто только что из постели вылез. В Риге меня, кстати, за внешний вид чаще критикуют, чем в Милане. Друзья говорят: итальянец приехал, разоделся. Да нет, не разоделся, я никакой показухи не устраиваю, я так одеваюсь, и все. Точка.

Это ваша собственная заслуга или Николетта постаралась?

Она помогает всякий раз, когда мы оказываемся в магазинах, конечно же.

Вас называют аристократом танца, благородным принцем. Это осознанный выбор манеры сценического поведения или нечто врожденное?

Скорее врожденное.

И ваш внешний облик на сцене полностью совпадает с внутренним?

Нет-нет. Далеко не всегда то, что я пытаюсь продемонстрировать на сцене, отражает то, что у меня внутри. Но чтобы выглядеть правдоподобно, действительно надо примерять на себя образ мыслей героя, стараться думать, как он. Именно это создает артистический имидж и развивает его в нужном направлении.

Вообще, для балетных артистов важно быть красивым и сексапильным?

Ну а как? У нас ведь в некотором роде визуальное искусство. Есть определенные стандарты восприятия, определенные представления о том, как выглядят те или иные персонажи. Этого нельзя игнорировать, эстетика должна присутствовать хотя бы минимальная. Другое дело, что каждый артист воплощает образ персонажа по-разному, в силу своих способностей. А хорошая внешность минусом никогда не бывает. Ни в театре, ни за его пределами.

Чей танец волнует и восхищает вас больше всего?

Если говорить о кумирах, то это, безусловно, Михаил Барышников. Он был легендарный танцовщик… хотя танцовщик остается танцовщиком, даже если не танцует, так что давайте я поправлюсь: он и есть легендарный танцовщик. И, конечно, Рудольф Нуриев, который, можно сказать, революцию в мужском классическом танце произвел. Другие имена сейчас в голову не приходят, но я видел несколько просто невероятных артистов, когда танцевал Ромео в Королевском балете…

На сцене Ковент-Гардена?

 Да, в прошлом году, меня пригласили туда за две недели до спектакля, все это не было запланировано заранее, увы. Коллеге, который должен был исполнять эту партию, пришлось срочно оперировать колено. Как раз в это время в Милан приехал Кевин О’Хейр, директор Королевского балета, чтобы посмотреть нашу версию Woolf Works Мак-Грегора. Он меня заметил, я ему понравился и в результате дважды станцевал в Лондоне «Ромео и Джульетту» с Мелиссой Хэмилтон, очень обаятельной, красивейшей балериной. Это было незабываемо.

Постойте, вы хотите сказать, что за две недели выучили партию?

Нет, я уже танцевал Ромео в балете Кеннета Мак-Миллана. Правда, с тех пор прошло два года, все немножко подзабылось, но я довольно быстро смог подготовиться. Работать с лондонскими педагогами было очень интересно, и спектакли, на мой взгляд, прошли неплохо.

Лондон после Милана – это шаг вверх или в сторону? Наверняка в закулисье есть негласный рейтинг балетных трупп…

Трудно ответить. Театры по сезону могут выглядеть очень по-разному. Например, в Ла Скала – и не только там – практикуется система stagione, блоковый репертуар. То есть мы репетируем спектакль и потом в течение месяца или нескольких недель его показываем. Иногда в то же самое время начинаем работать над следующим, а то и двумя сразу. Бывает, что труппа не успевает подготовиться как следует. Бывает, что труппа не очень хорошо выглядит в какой-то конкретной постановке. Но в целом уровень балета в Ла Скала ничуть не ниже, чем в Ковент-Гардене или Парижской опере.

Если бы у вас была возможность выбрать для себя любую партию, за какую вы бы взялись?

В последнее время мне очень интересен современный танец, модерн. Хореограф Иржи Киллиан, мне кажется, просто гений этого рода – я хотел бы участвовать в каком-нибудь из его балетов. Или же «Лебединое озеро»: я танцевал в Ла Скала редакцию Алексея Ратманского, которая считается как бы реконструкцией оригинальной версии Петипа-Иванова, там совершенно другая хореография, даже другая техника балетная, я бы сказал. В Риге все будет иначе, так что это тоже для меня новый опыт. Еще меня занимает Солор в «Баядерке» – и, пожалуй, на сегодняшний день это все.

Что, на ваш взгляд, необходимо изменить, а что стоит развивать в искусстве балета?

Физиотерапию. Потому что это очень важная часть нашей жизни и профессии. Думаю, если какой-нибудь театр захочет вложить в физио деньги, он точно не будет в проигрыше.

Считается, что у балетных жесткий режим жизни. У вас есть рамки дозволенного?

Конечно. Потому что когда ты приходишь на работу, тебе надо быть отдохнувшим и предельно собранным. Ты не можешь ночь провести на дискотеке, под утро вернуться домой и появиться в театре, валясь с ног. Это нереально для балетного танцовщика. Поэтому рамки сами собой выстраиваются.

Разнести конструкцию на щепки не хочется? С бодрым криком – «когда, как не в 25»?

Нет. Я отвел душу, когда у меня был бунтарский момент в жизни, с 18 лет до 20, как раз в начале карьеры. Мне хватило.

А вы анализировали потом, что это было? Реакция на то, что вы с 10 лет света божьего не видели, учились, учились и учились?

Я думаю, это была реакция на то, что у меня начался новый этап в жизни: я наконец-то остался один, никто меня не контролирует, могу делать что хочу, развлекаться…

Пиво себе позволить на дискотеке…

И кое-что покрепче пива, да.

Вы сами себе сказали «стоп»?

Да, и это как-то очень естественно произошло. Подрос, интересы поменялись. Сейчас уже главное – качество того, как ты проводишь время и с кем, о чем думаешь, что говоришь.

Вы можете вспомнить, когда вам было по-настоящему страшно?

Перед выходом на сцену, когда я в первый раз в жизни танцевал главную партию – графа Альберта в «Жизели». Я ночь не спал до спектакля, очень волновался, но когда сделал шаг из кулис, смог забыться, вжиться в роль. Это было в Милане, под руководством Марата Хасановича.

В труппе многое изменилось после того, как на смену Вазиеву пришел Фредерик Оливьери?

До Оливьери у нас еще несколько месяцев был Мауро Бигонцетти, довольно-таки известный хореограф, но по состоянию здоровья он не смог продолжить работу как художественный руководитель труппы. Но да, поменялось многое – потому что Вазиев был и есть арт-директором, который очень часто приходит в зал, смотрит на труппу, работает с танцовщиками персонально. Это огромная редкость. Если он хочет воспитать артиста и вывести его на новый уровень, то, как правило, этого добивается. Конечно, с ним бывает трудно – если он сказал «будет так», значит, будет так. Но авторитет у него в театре невероятный был. Оливьери работает с людьми совершенно по-другому, и характер у него совершенно другой. Но он тоже весьма уважаемый балетмейстер, и я ему очень благодарен, потому что он меня сделал ведущим танцовщиком.

Компания не выглядит интернациональной. Для Европы это уже редкость, нет?

Согласен. У нас иностранцев немного, и все они по многу лет живут в Италии, учились в Академии танца Ла Скала: несколько французов, одна девочка из Аргентины, один парень из Испании. Русскоговорящий, наверное, я единственный.

Как вы думаете, настанет момент, когда вы скажете о себе – italiano vero?

(Смеется.) Нет. Я понимаю, что мой менталитет сейчас уже более итальянский, чем латвийский, но я никогда не буду считать себя итальянцем, и тем более так не будут считать сами итальянцы. Я навсегда останусь русским парнем из Латвии. Что, кстати, очень трудно бывает объяснить, мне говорят: ну как? Ты же из Латвии? Значит, ты латыш. Нет, говорю, я из русской семьи, и в Латвии я – русский.

Что вам важно успеть за годы сценической карьеры?

Мне хотелось бы станцевать как можно больше партий, понять, что мне как артисту больше по душе, в каких ролях я нашел себя, какие персонажи мне по-человечески ближе. Других особых целей нет.

Вы же подростком сыграли в фильме Уны Целмы «Kur pazudis Elvis?». Хотелось бы повторить?

Да! Это было очень весело. Пусть моя роль была не самой главной, пусть у меня не было длинных монологов и диалогов, но мне очень понравилось на съемочной площадке, я много нового для себя открыл.

А в других творческих профессиях рискнули бы себя попробовать?

Я знаю, что голос у меня ужасный и мне лучше не петь; что могу что-нибудь сыграть на фортепиано, но это не мое; что рисовать я не умею абсолютно. Что там еще остается? Хореография? Я не хочу говорить категорическое «нет», время покажет, но сейчас мне гораздо больше нравится быть интерпретатором идей, а не их генератором.

Что вы делаете в Милане, когда у вас есть время ничего не делать?

Я ничего и не делаю! Провожу время со своей девушкой или лежу на диване… Но таких моментов очень мало, мы с Николеттой, бывает, и по два месяца без выходных работаем, и когда появляется наконец-то хоть полдня свободных, просто ешь и спишь.

О чем вы можете сказать: «В моей жизни произошло чудо»?

О гранте, который мне дали, чтобы я приехал учиться в Геную, в Russian Ballet College. Я увидел, как на каком уровне танцуют тамошние ребята, на конкурсе Città di Spoleto в 2009 году, подошел к директору колледжа Ирине Кашковой, спросил, что можно сделать, чтобы к ней попасть. Мы обменялись телефонами, поддерживали контакт некоторое время – родителям надо было понять, куда они меня отправляют и возможно ли это по финансам. Слава богу, это было возможно, потому что я выиграл грант на конкурсе в тот год и обучение для меня было бесплатным. Я думаю, это своего рода чудо.