Ленком Алейхем. Как отмена гастролей театра в Израиле обозначила столкновение двух культур

Предварительный результат: театр в Израиль не поедет. По требованию израильтян гастроли отменены из-за провоенной позиции театра как коллективного субъекта. Заметим, что не было требований не допустить приезда конкретных одиозных людей из Ленкома: требовали не пускать театр, то есть всех, — в том числе и актёров, никак по поводу войны не высказавшихся.

Развитие: от имени «коллектива театра» в «Российской газете» — официоз правительства, между прочим, — опубликовано совершенно безумное по смыслу и стилистике письмо, вполне достойное газеты «Завтра» или канала «Царьград». Подписей под письмом нет — коллектив!

Результат на сегодня: театр уже несколько дней как не едет в Израиль (а после этого замечательного «письма коллектива», наверное, вообще никуда, кроме Беларуси, не поедет), но дискуссия по поводу этого случая не только не затихает, но, пожалуй, становится всё более бурной и жесткой, явно выходящей за рамки того, что произошло.

А что произошло?

Произошло столкновение не столько позиций по войне, сколько куда большее: столкновение советского человека с постсоветским. При этом «советский» вовсе не обязательно всегда плохой, а «постсоветский» — хороший.

В Ленкоме — разные люди. Есть негодяи, активно и небескорыстно выступающие за Путина и войну. О них и говорить нечего: мало ли пены поднялось в эти страшные полтора года, да и за всё правление Путина?

Но есть там и люди, искренне преданные искусству, не хуже нас с вами понимающие преступность и безумие этой войны, живущие достойно и честно. Речь о них, антивоенных и приличных.

Многие, да и, наверное, они сами считают, что они пострадали без вины. Не они весь этот кошмар начали, не в их силах его прекратить. И когда им говорят: они виновны потому, что молчали, не выступили против своего руководства, — это не всегда убедительно. Во-первых, значительная часть критикующих их поведение перед подобным выбором не стоит: уехали, или, живя в России, не принадлежат ни к каким институциям — на пенсии или на такой работе, которая даже молчаливых проявлений лояльности не требует. Во-вторых, у людей Ленкома есть ответ: мы творим Искусство, мы своей игрой несем свет и правду, и это важнее любых политических заявлений. Политические заявления могут делать все, а вот играть — только избранные, мы, в частности. Или могут ответить прямо и прагматично: а где я буду работать, на что жить, — уволят же немедленно! Ты мне денег дашь? Тоже не поспоришь.

Я, тем не менее, поддерживаю отмену гастролей и ту кампанию по их предотвращению, которая была развернута в Израиле, но одновременно и сочувствую многим актерам Ленкома. Они наказаны за то, что не сделали того, чего большинство в нашей стране никогда и не делало: не встали в полный рост, не принесли свои интересы — духовные и материальные — в жертву принципам. Они повели себя как настоящие советские люди, как тот самый человек нового типа, выведением которого с самого 1917 года занималась советская власть. В оправдание им: так большинство людей себя ведет.

Советский человек не чувствовал себя ответственным за что-либо, выходящее за пределы его частной жизни: ни за лагеря, ни за Афганистан, ни за маразм вождей. За свои действия и бездействие он тоже отвечал далеко не всегда, считая, что у него нет выбора. Клеймить израильскую военщину или размахивать флажком при приезде какого-нибудь очередного друга-людоеда люди отправлялись, — конечно, не по собственному желанию, а по разнарядке, — но чувства вины или даже неловкости у большинства из них не возникало: так уж заведено, что я могу сделать?

Советский человек не был целостным — и это одна из главных его характеристик. Он не был кем-то, кто, вольно или невольно попадая в разные ситуации, остается в них самим собой. Наоборот, ситуации перекрывали его. Ситуация диктовала, каким тебе быть, и чем больше ты в ней растворялся, тем лучше. В семье ты один, на работе — другой, на каком-нибудь бессмысленном профсоюзном собрании — третий. И связи между этими людьми почти нет, разве что когда зуб болит — так он везде болит! Знал ли ты сам, который из них настоящий? И был ли настоящий?

Но это патологическое восприятие себя давало огромное преимущество: ты мог оставаться хорошим, сохранять высокую самооценку, что бы ты ни делал. Ты мог работать лжецом, — функционером ВЛКСМ, например, — но при этом искренне считать себя порядочным человеком. Ты мог быть даже палачом, оставаясь в собственных глазах гуманистом, да и будучи гуманистом в отношениях с близкими. Ты мог дать показания на коллегу, не испытывая чувства вины и искренне удивляясь тому, что он потом не подавал тебе руки.

Раз нет целостности, то нет ни совести, ни ответственности: это делал не я, это делала ситуация! «Не мы такие, жизнь такая!» А совесть и ответственность — это тогда, когда я — всегда я.

А в случае Ленкома на авансцену вышла несоветская идеология (не обязательно несоветские люди): ты отвечаешь за всё, что делается при твоем участии или при твоем попустительстве. И раз твой начальник негодяй, а ты против него не выступил, то ты тоже виновен.

Те, кто выступал с этой позиции в Израиле, и те наши сограждане, кто поддерживал ее в разных странах мира и в России, — тоже разные люди. Кто-то своей жизнью подтвердил право требовать смелости от других или, как минимум, право отказывать в признании равными себе трусов. А кто-то, находясь в безопасной ситуации, просто воспользовался возможностью встать над другими, чтобы хорошо выглядеть на их фоне. Но позиция-то правильная!

Конечно, каждый сам решает, когда и за что ему стоит лишаться свободы или денег, оправдывает ли то добро, которое он приносит, — в театре, в больнице, в школе — то соучастие в зле, которое при этом возникает. И я точно не судья актерам Ленкома. Но что их не пустили в Израиль, их всех, — этому рад.

Правда, если сделать еще один шаг, всё получается уже совсем сложно. Не театр, а страна, не труппа, а народ. Так мы все виновны? Так правильно, что не дают виз и начали уже гонять по земному шару?

Если бы кто-то в Ленкоме публично осудил Певцова и прочих, его бы потом уволили, конечно, но вряд ли кто-нибудь потребовал и ему тоже не давать выходить на сцену, — хотя всё, конечно, возможно. Но всё-таки маловероятно. Но ведь значительная часть тех, кому сегодня приходится оправдываться за российский паспорт, как раз против всероссийского Певцова — против Путина — и выступала. А некоторые и в тюрьме за это сидели. Поэтому их осуждение необоснованно, их дискриминация — консульствами, банками, университетами — аморальна. А что они сами думают о России и собственной ответственности — так никто не дает стране и им самим таких жестких оценок, как те, которые они сами дают себе.

От нас требуют покаяния и только покаяния. Но вряд ли русские интеллигенты могут согласиться с тем, что русская культура — это воплощение и обоснование зла, что если что и оставить миру, так это музыку, а слова давайте каленым железом выжигать. Вряд ли они могут и захотят вырвать из себя любовь не к государству — мы его всегда ненавидели и стыдились, — а к стране, которая никак не сводится к государству (ни к нынешнему, ни к будущему). Вряд ли многие из них согласятся разорвать ментальные связи с Россией, не сопереживать тем миллионам соотечественников, которых государство столетиями погружало в темноту и бесправие, гасило в них искру Божью, лишала всего человеческого. И которых сейчас, превратив их в преступников, посылает убивать. И всё это вовсе не мешает пониманию того, какое ужасное зло наша страна несет сегодня миру, и что преступники — и рядовые, и самые главные, — должны быть наказаны.

А про Ленком — да, мне искренне жаль тех членов труппы, которые не поддерживали публично войну. И одновременно, да, считаю, что отмена гастролей — правильная, заслуженная мера.

Плохое время нам досталось!

Больше статей о происходящем в России и в мире читайте в "Новой газете. Европа".