Конец мифа о русофобии: как Запад прошел путь от "отмены русской культуры" до номинации Юры Борисова на "Оскар"

Если и звучат поздравления от деятелей культуры, то со странными акцентами: что «Оскар» сейчас ничего не стоит или что номинация удивляет на фоне «отрицания всего российского на Западе». Если же комментируют официальные лица, то очень скупо и вновь через «русофобскую обстановку» и ее сохранение в западных странах вопреки всему.

Образ агрессивного, русофобского и радикально проукраинского «коллективного Запада», который, по мнению Путина, отменяет «нашу культуру» и куда не рекомендует ездить МИД, российским властям жизненно необходим. Но как раз он и рассыпается на глазах: с каждым новым фильмом с «Золотой пальмовой ветвью» о харизматичных безбашенных русских, с каждым новым русскоязычным поп-хитом в международных чартах, с каждой премьерой в европейских театрах — скажем, в парижской «Опере Гарнье», представленной дирижером Теодором Курентзисом.

А была ли русофобия?

Как и Борисов, за три года войны Курентзис так и не обозначил свою позицию. У обоих в шкафах имеются скелеты, при специфической интерпретации позволяющие раздать артистам по ярлыку «путинист». Борисов снимался в идеологически спорных «Т-34» или «Калашникове», а для оркестра Курентзиса в Санкт-Петербурге на деньги подсканкционного ВТБ возводится концертный зал.

Но возмущение такими скелетами — занятие будто не из настоящего, а из 2022-го, когда вовсю шла дискуссия о публичной ответственности артистов и временном «исчезновении» русской культуры в принципе. Именно на начало 2022-го приходится серия жестов западных институций, по сей день позволяющих пропагандистам рассуждать о русофобии. Например, разрыв отношений между выставочным центром «Эрмитаж-Амстердам» и Эрмитажем Санкт-Петербурга, отмена оперы «Борис Годунов» в варшавском Большом театре или выступлений Дениса Мацуева и Валерия Гергиева в нью-йоркском «Карнеги-холле».

Таких новостей в первые месяцы войны было множество. Но характеризовать их как признак русофобии — явная манипуляция. На это, собственно, указывает кейс того же Гергиева, с которым западные театры и филармонии массово начали разрывать сотрудничество весной 2022-го не из-за гражданства, а из-за отказа осудить войну. Аналогичная ситуация была и вокруг оперной певицы Анны Нетребко, оказавшейся тогда в патовом положении:

«Это так подло со стороны людей с Запада, которые удобно сидят у себя дома, не боясь за свою жизнь, и притворяются храбрыми… создавать проблемы артистам, которые ни о чем не просили. Это просто лицемерие», — писала тогда Нетребко в своем инстаграме (впоследствии удалив оригинальные посты). Спустя три года это действительно кажется лицемерием.

Еще недавно западные культурные институции требовали от российских артистов разрывать связи с родиной, что закономерно вытекает из публичного осуждения войны. Сейчас же актер с ноль-позицией номинируется на «Оскар», и смущает это разве что украинские СМИ, не очень убедительно пытающиеся записать его в «ярые сторонники кровавой политики Кремля».

Смена контекста

Дело не в лицемерии или русофобии, а в смене контекстов. То, что происходило в 2022-м и обрело условное название «бойкот русской культуры», было следствием двух вещей.

Во-первых, глубокого шока от начала войны, в условиях которого Западу хотелось выразить полную солидарность с украинцами и избежать неловкости, вызвать которую могли, например, оперы Модеста Мусоргского, где Киев изображен как древнерусская столица («Картинки с выставки») или где затрагивается чувствительная тема установления самозванческого правления («Борис Годунов»).

Во-вторых, весной 2022-го еще была жива надежда на мягкую силу как фактор, способный надавить на Владимира Путина и заставить его хотя бы скорректировать свои планы.

Это был период петиций на Change.org с требованием остановить войну и антивоенных открытых писем деятелей культуры, люди всё еще выходили на протесты по всей России и считали, что это ненадолго. В таких условиях действительно могло казаться, что принципиальная позиция дирижера или оперной певицы способны повлиять на общественное мнение.

С осознанием витальности путинского режима Запад постепенно перешел от ультиматумов к более рациональному подходу, к которому еще в марте 2022-го призывал живущий в США Михаил Барышников: «Я не думаю, что правильно возлагать бремя политических решений страны на плечи художников или спортсменов, у которых могут быть уязвимые члены семьи на родине. Для людей, находящихся в таком положении, нейтралитет — уже мощное заявление».

Теперь Юре Борисову не приходится вместо триумфов в Каннах и Венеции довольствоваться «ролью петуха рядом с ослом в роли Дмитрия Дюжева», как писала Зинаида Пронченко в декабре 2022-го. Он, как и другая звезда «Аноры», молодой актер Марк Эйдельштейн, может размышлять о международной карьере и не стесняться «тщательно подбирать слова» в интервью либеральному журналу New York, когда дело доходит до «опасной» темы — России. Как и теннисист Даниил Медведев больше не должен пропускать Уимблдон из-за указаний британского правительства.

В политическом же отношении Кремль лишается того самого русофобского козыря в пропаганде. Как в апреле 2022-го в The New York Times писал славист Кевин Платт, «отмена всего русского» есть отражение того же мышления, из-за которого война и началась: «Принять такую позицию означает поддержать мир пагубных национальных антагонизмов и закрытых границ — именно такой мир Путин и стремится создать». Лучший аргумент против такого мира — демонстрация того, что россияне и русская культура могут процветать и вне пределов России, без опеки государства и территориальной привязки.

Именно поэтому кремлевские чиновники и пропаганда пребывают в такой дезориентации из-за «Оскара». Показательно, что во время пресс-колла Дмитрий Песков ответил на вопрос журналиста о связи успеха Борисова с окончанием «отмены» культуры России на Западе одним словом: «Нет», — без каких-либо разъяснений. По всей видимости, разъяснениями уже после выработки единой линии занялись телепропагандисты, причем «Первый канал», «Россия 1» и «НТВ» о номинации вовсе промолчали. Отличился только «Пятый канал», где ведущий две минуты форсированно обесценивал достижение актера: и роль второго плана, и «Анора» — плагиат, и русские там хамоватые и тупые, и вообще в Голливуде пожары.

Новые красные линии

Но у удара по русофобской мифологии есть и обратная сторона. Решение Американской киноакадемии насторожило и украинские медиа. «“Анора” — хороший фильм, но для российского киносообщества это больше, чем просто хороший фильм, — это знак того, что больше нет отмены русской культуры. Для них это победа… Мы начинаем видеть эту усталость от Украины. Люди устали говорить о войне и стараются избегать ее, когда это возможно», — рассказала The Telegraph украинская киножурналистка Ольга Сидорушкина.

Здесь тоже проявляется кардинальная смена контекстов. За исключением стран Восточной Европы, которая находится в состоянии перманентной соседской угрозы и где даже в 2024-м случались проблемы со спектаклями явно антивоенных режиссеров, остальной «коллективный Запад» к России как таковой относится вполне спокойно. Например, так свою точку зрения формулировали руководители немецких театров, с которыми в прошлом году общалась «Новая газета Европа»:

«Отменять спектакли и запрещать артистов — это методы Путина и других диктаторов, у нас демократия и свобода. В Германии во многих театрах идут спектакли на русском языке и работают артисты, режиссеры и драматурги из России, наравне с другими странами», — говорил Питер Тайлер, директор Земпероперы в Дрездене, для которого подпись дирижера Михаила Татарникова под письмом о поддержке аннексии Крыма в 2014-м «не про политические взгляды, а про выживание».

Так это было, например, прошлым летом в Берлине перед премьерой оперы «Набукко» с Нетребко в главной роли (выступление всё равно состоялось), с расторжением контракта американской компании HBO с Милошем Биковичем и с отказом организаторов Венского фестиваля от участия Теодора Курентзиса (что стало результатом обращения к ним киевского дирижера Оксаны Лынив).

Но роль войны в Украине в культурной жизни и шоу-бизнесе действительно снижается, в том числе уступая место израильско-палестинской проблематике. Показателен кейс Курентзиса, спустя несколько месяцев после венского бойкота заявившего о себе в Зальцбурге. Директор этого фестиваля, Маркус Хинтерхойзер, активно защищает дирижера, считая, что «культура требует дифференциации» и что он никогда не слышал от Теодора никаких «хоть сколько-нибудь близких к Владимиру Путину» высказываний.

Проблема «красной линии», о которой писал The New York Times в свете зальцбургской реабилитации Курентзиса, стала еще более актуальной в свете его совместной с американским режиссером Питером Селларсом премьеры в Париже 20 января. Реинтеграция русской культуры в глобальный контекст — процесс, оставляющий много моральных дилемм. Если с откровенными манифестантами войны вроде Юрия Башмета и Валерия Гергиева всё вполне однозначно, то у «новых тихих» (или «нейтральных») позиция более спорная.

Насколько критериям «тишины» соответствует финансирование оркестра ВТБ и выступления перед олигархами? Или же, например, съемки в историческом сериале режиссера — доверенного лица Путина на выборах 2024 года? Критерии предстоит определить западным институциям, причем в уже новой реальности, где на горнолыжных курортах Франции снова видны российские флаги, где американский президент называет Путина «умным», а депутат Бундестага читает лекции в Гнесинке.