"Я не боюсь смерти": истории итальянцев, запертых в четырех стенах из-за коронавируса

36-летней Мартине, которой так пока и не удалось узнать, есть у нее еще работа или уже нет, не хватает поддержки для осуществления проекта. Будущее представляется туманным.

85-летнему Федерико это время кажется хуже войны, которую он прожил в Абруццо, в Сан-Буоно провинции Кьети. Потому что тогда по крайней мере был зримый враг — и «был момент для ликования, была солидарность». А теперь вирус, который и потрогать нельзя, навевает тоску на людей, вселяет в них мрачные мысли. Каждый обороняется сам — иного выхода нет.

Covid и море указов, изданных для его сдерживания, загнали нас в четыре стены. Входная дверь в наше обязательное убежище превратилось в границу, за которой лежит весь остальной мир. Этот мир и сам рухнул изнутри, но, по крайней мере на этом этапе, застыли мы все. И все равны — если не считать количества квадратных метров за дверью и если не считать перспектив, маячащих по ту сторону. Утомительная временная пауза: трудно тем, кто живет один, тем, у кого нет уверенности, тем, у кого раньше было больше, — и все так же трудно тем, у кого мало что было.

В этой паузе каждый находит что-то ценное для себя. Для 95-летнего Альберто, бывшего партизана, который живет один в муниципальном доме в районе Тор Белла Моника, в двух шагах от мест, где до сих пор продолжают сбывать наркотики, но только теперь в перчатках и в медицинской маске, сидеть взаперти означает неспособность ходить каждый день по полтора километра пешком до Муничипио. Это время он заполняет изучением своей коллекции «Народного календаря».

Для 35-летней Бьянки, бизнес-адвоката, живущей в Трионфале, изоляция — это необходимость делать множество дел, которые она ненавидит: начиная с самого сидения дома в четырех стенах, отсутствия возможности работать вместе с другими людьми и вплоть до смутной и пока отодвигаемой подальше идеи разобраться с домашними делами.

У ровесника Бьянки Адриано, художника-декоратора, живущего в мастерской на юге Рима, где он и работает, напротив, в это время не меняется почти ничего по сравнению с его обычной жизнью. Он просто чуть чаще пользуется телефоном, социальными сетями. Он даже запасы еды делал и раньше.

От центра Рима до Гротте Челони, от Сан-Джованни до Номентано, от Монтеверде до Остии не найти двух людей, которые бы одинаково останавливались на пороге, в одной и той же позе. «Меня пугает, как люди реагируют на сегодняшнюю ситуацию, как они потом будут все это восстанавливать», — добавляет Адриано, художник-декоратор, который все противоречия режима полузакрытости наблюдает благодаря своему псу Воксону. До вчерашнего дня они трижды в день ходили на прогулку в Парк Каффарелла: «Больше ходить туда нельзя, теперь можно гулять вместе с десятком других собак, и нервничает теперь он».

В Торре Гайя в доме 29-летней Неллы, активистки демократической партии, которая пишет диплом по юриспруденции и руководит культурной ассоциацией Bella vera, паузу восприняли вполне философски. Ее сестра и отец Никола — врачи, а, следовательно, находятся в зоне риска. Поначалу они даже дома пытались соблюдать дистанцию в полтора метра, но потом сдались: их дом — не королевский дворец. Никола, врач-терапевт, продолжает, разумеется, работать, несмотря на отсутствие медицинской маски: «Нам уже несколько недель обещают, что завтра их привезут. Я предупреждаю всех пациентов: не приходите, если в этом нет крайней необходимости. И мне перед ними стыдно. Но я ничего не могу тут поделать».

Есть один положительный момент: они открыли для себя Netflix, до которого раньше из-за нехватки времени не доходили руки.

В этом фактическом карантине, вынужденном сожительстве, выходящем за пределы нормальной жизни, нет даже личного пространства. Люди входят в своего рода небывалый коллективный ритм. В доме адвокатов Марко и Пины строго соблюдаются смены по готовке обедов и ужинов. Иначе и быть не могло. Отсутствие двух из шести детей (они старшие, учатся в других городах) сгладилось присутствием других членов семьи — 29-летнего Тиджана (Tijan), практически седьмого ребенка, приехавшего в Италию из Сьерры-Леоне, когда ему было 16 лет, его 23-летней жены Аминаты и двух их детей, живущих в доме напротив и переходящих туда-сюда. Они по очереди накрывают на стол и наводят порядок, «иначе будет война». И если 15-летняя София cчитает, что приходить на уроки вовремя теперь «суперудобно», ведь достаточно всего лишь включить компьютер, то 21-летний Алессио страдает от невозможности выйти из дома вечером, а его близнец Давиде, студент консерватории, — от невозможности играть на пианино, чтобы не нарушить спокойный уклад жизни дома.

Все встревожены тем, что не знают, как и когда закончится это столь странное время. Но никакого страха за себя они не испытывают. Мама Пина пытается донести до них, что «жизнь продолжается даже так».

«Я не боюсь смерти, наоборот. Я прекрасно знаю, что это следующий большой этап: смерть случится, так или иначе. Я больше беспокоюсь за молодых». В огороженном дворике в Сан-Джованни 73-летняя Лидия, которая раньше преподавала в университете, формулирует то, что стало главной константой этого времени: младшие беспокоятся за старших, а старшие — за младших».

«Подростки, дети переживают травму. Я не жила в войну, никогда не видела ничего настолько тяжелого за всю свою жизнь, а у них уже есть опыт противостояния этому невидимому врагу, и он запечатлеется навсегда. Вот что причиняет мне больше всего боли». На окраине Рима, на десятом этажа башни в районе Тор Белла Моника, 72-летняя Мария Грация, которая сорок семь лет красила волосы в рыжий цвет, библиотекарь «Красных башмачков», волонтер Spi-Cgil и практически единственная, у кого до сих пор остаются следы желания обсуждать политику, объясняет, что «люди очень напуганы и не знают, почему».

«Я не напугана, хотя чувствую, что мною манипулируют. Я беспокоюсь о матери, которая в свои 96 лет лежит в больнице одна, потому что никто не может зайти к ней, и о детях и их ненадежной работе — в общем, одно сплошное беспокойство. Недостатки Италии нависают над нами, а мы испытываем дефицит во всем: и только теперь мы это замечаем. Меня это сводит с ума», — говорит она, а ветер крутится вокруг башни, словно мы попали в эпицентр бури — впрочем, невидимой.

Inosmi